Справа было явно больше шансов. Столик занимала приятная зеленоглазая блондинка лет сорока, немного смахивающая на Марлен Дитрих. Белая блузка, черная юбка, скромные украшения.
— Гутен абенд! — произнес я, выдавив из себя в этой экстремальной ситуации парочку немецких слов.
— Добрый вечер, месье! — ответила с улыбкой «Марлен».
Я постарался украдкой рассмотреть номер ее комнаты на кожаном брелоке от ключа: 215. Мой был 217.
— Так мы с вами соседи по комнатам! — сказал я.
Еще одна долгая молчаливая улыбка в ответ. Черт возьми, редко удается встретить таких еще молодых женщин в этой гостинице. Может, она ждет мужа, страдающего артрозом?
— Вино бьянко, дотторе, как в прошлом году? — спросил официант.
Я выбрал монтефьясконе.
— Аква минерале. Какая?
— «Кайзервассер». Прего.
Теперь предстояло выбрать закуску. Вместо итальянских мучных блюд — спагетти, каннелоне, лазаньи и разных сортов пасты, как и моя соседка, я выбрал французское консоме — чашку крепкого бульона.
— Это ваш первый приезд сюда? — спросила она меня.
— Нет, пятый. А ваш?
— Для меня первый. Я приехала сюда неделю назад.
— Вы, наверное, часто ездите в Падую или Венецию, — продолжила она разговор после первого блюда. — Ведь здесь по вечерам совершенно нечем заняться.
— Обычно я езжу в Венецию. Увы, я уже не могу долго ходить из-за болей в спине, да и Падую я знаю достаточно. Венеция же, несомненно, прекраснейший город в мире, единственный, по которому можно путешествовать в лодке. Есть, правда, еще Амстердам, но я предпочитаю Венецию.
— А завтра вы поедете в Венецию? — спросила она, когда мы принялись за вителло алла романа[8].
— Конечно, если будет хорошая погода. Потом вернусь и поработаю. А вы?
— Нет, я поеду только в Абано и, может, в Падую. Однако, если вы поедете в Венецию, я бы вам посоветовала сесть на вапоретто номер 41. Так вы сможете объехать вокруг острова, получше рассмотреть Джудекку и доехать до Мурано. Экскурсия занимает около трех с половиной часов. Если день солнечный, то это путешествие незабываемо…
А что, отличная идея! Куда же еще ехать? Уж точно не на Большой канал, вечно оккупированный туристами! Любимые мои пешеходные прогулки — в квартале Гетто, или в сторону Дзаттере, или, наконец, к Пескерии[9] — теперь мне противопоказаны. Действительно, почему бы не сорок первый? Кваррантуно.
Кстати, Марлен произносит «р» на французский манер. Интересно, откуда она? Я не решился ее спросить.
Я встал из-за стола, чтобы взять десерт. Здесь было принято сервировать овощи, фрукты и десерты на отдельных длинных столах по обеим сторонам зала. По старой привычке я обошел беспорядочно образующиеся очереди и снова встретил моего друга Людвига.
— Однако, мой дорогой коллега, метрдотель хорошо вас устроил. Кто эта очаровательная блондинка за соседним столиком?
— Ничего не могу вам сказать, кроме того, что она, в отличие от нас с вами, не представляет интереса для геронтологии.
— Кто знает? — подмигнул он. — В качестве инструмента для лечения — очень даже!
Раз в две недели воскресный ужин сопровождался танцевальным вечером. Людвиг и я никогда не участвовали в подобных сборищах. Кто не танцевал, те играли в карты или кости. Танцующие пары были похожи на скользящих во тьме паралитиков…
— Это прямо как «Пляска смерти» Гольбейна, — сказал мне как-то Людвиг в прошлом году.
До двух часов ночи я читал толстую книгу по сознанию. Какая скука! И ни одного упоминания об «онейрическом сознании», сознании в сновидениях, ни одной попытки сопоставить его с сознанием в бодрствовании…
Я погасил свет и вышел на терраску моего номера, чтобы подышать ночным венецианским воздухом. Однако ни деревья в парке, ни контуры окружающих холмов не были различимы при слабом свете луны в ее последней четверти.
В номере моей соседки еще горел свет, и ставни были распахнуты. При желании я мог бы запросто проникнуть к ней на террасу и в комнату… «Нет, не запросто — из-за моей проклятой ноги», — подумал я, отправляясь спать.
Глава 2. Сорок первый
Понедельник, 6 сентября 1999 года
«Фанго, фанго». Телефон разбудил меня в самый разгар сна без сновидений. В три часа ночи в белом халате с капюшоном я спустился к извилистому коридору на первом этаже, где находились грязевые ванны. Здесь из-за темно-синего освещения казалось, что находишься под водой. Шум насосов и бульканье воды прерывались тяжелым грохотом вагонеток, привозящих горячую черную дымящуюся грязь или увозящих еще теплую использованную грязь, завернутую в толстые одеяла. Несколько мужчин лет шестидесяти, облаченные в халаты, сидели, вжавшись в свои кресла.