— Прего, — сказал мне Джулио, показывая правой рукой на предназначенную мне кабину.
Его левая рука уже была выпачкана черной грязью. Я вошел в кабину. Джулио, высокий голубоглазый блондин лет тридцати, заставил меня усесться на скамейку и натер мне спину грязью. Я пытался протестовать, поскольку грязь показалась мне слишком горячей, и спину сильно пекло.
— Троппо фреддо![10] — сказал я ему.
— Но. Троппо кальдо[11], — поправил он меня, ухмыляясь. — Прего!
Я улегся в грязь, и Джулио покрыл меня грязью с ног до головы. Сверху он положил сначала одно, потом второе, потом третье толстые одеяла. Только нос остался на свободе, так что я начал потеть уже через пять минут.
Долго, ох как долго… Пытаюсь чем-то заполнить время. Грязь горячая, но не обжигает. Я представляю себе, как она действует на мои нервные окончания. «Рецепторы боли еще не известны». Сколько раз повторял я эту фразу студентам! Сначала боль проводится по волокнам С. «Волокна С тонкие, с низкой скоростью проведения, немиелинизированные, слышите, без миелина! Болевой импульс вначале поступает в спинной мозг на уровне Роландова серого вещества». Черная грязь и серое вещество! Madre di Dio…
— Va bene?[12] — спрашивал меня Джулио каждые пять минут, вытирая мне лицо.
Небось какой-нибудь семидесятилетний гипертоник уже получил здесь сердечный инфаркт или инсульт, то-то он так внимателен ко мне. Но в таком солидном отеле люди не умирают! Умирающих потихоньку вывозят на скорой помощи в Падую.
Я оставался заключенным в своей грязи. Господи, как же это долго, эти десять или двенадцать минут, я даже сосчитать не могу, и на стене нет часов. Серое вещество. Теория ворот, the Gate Theory. Боль вызывает выброс «вещества П», но, к счастью, мой организм способен вырабатывать эндорфины, блокирующие эффекты «вещества П», пресинаптически или постсинаптически, мне все равно…
— Прего, — сказал Джулио.
Он скинул одеяло и протянул мне спасительную руку, которая, однако, была скользкой от грязи. Я ухватился за нее, попытался сесть и поскользнулся. Майн Готт! Вот этого-то и нельзя было допускать. Бедная моя спина! Я вылез из грязи. Джулио помог мне проковылять на другую сторону кабины. Он направил на меня живительную струю теплой воды — на шею, спину, ягодицы и подмышки.
— Прего, с другой стороны.
Новая струя воды на грудь, живот, мой сморщенный член и руки.
— Прего.
Я перебрался на другую сторону кабины, где булькали большие пузыри озона. Райское блаженство! Пятнадцать минут в теплой ванне при температуре 34 градуса по Цельсию.
— Это что, та самая «амниотическая фетальная ванна», как называет ее мой друг Людвиг Манн?
— Это то, что нас лечит. Возвращение к стадии эмбриона. Ведь у эмбриона не бывает болей в спине!
— Может, из-за секреции эндорфинов? Шестичасовая прогулка — и у вас выработается гораздо больше эндорфинов.
— Но эндорфины вырабатываются, и когда мы целуемся!
— Конечно, но в нашем возрасте приходится выбирать!
— Так и эндорфины-то бывают разные.
— Так или иначе, не знаю, может, это эффект плацебо, но уже больше двух тысяч лет люди сюда приезжают, чтобы избавляться от всяческих болей, со времен Нерона и Теодориха!
— Облегчать, снимать на время, но не избавляться насовсем!
— Да, снимать на время, но они ведь и не жили столько, сколько мы, и умирали здоровыми!
Звонок прервал ванну и мои размышления.
— А домани, а домани[13], грацие, Джулио!
В половине четвертого я уже был в своем номере и погрузился в глубокий сон, продолжая сильно потеть из-за предшествующей грязевой ванны. Почему же такой непреодолимый сон? Ведь студентов-то я учу, что повышенная температура окружающей среды как раз нарушает сон. Да, но для противодействия жаре включаются гипоталамические системы, расположенные почти на том же уровне, что и системы, ответственные за сон. И эндорфины… хватит, баста!
В восемь часов утра я был разбужен звонком от Луиджи, массажиста. С трудом вспомнил банальный сон: непрерывный беспричинный ночной лай двух моих собак под луной. Луиджи — опытный массажист. Нащупав шрам, он сразу понял, где главная болевая точка в моей спине. Междисковая грыжа, уже? Рецидив? А это можно вылечить? Да, со временем. Браво, Луиджи!