Спенс зарылся в административную работу, заброшенную в последние дни, и надеялся, что Тиклер не станет задерживаться после окончания смены. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не рявкнуть на Тиклера и не выгнать его вон. Нельзя, предупреждал внутренний голос, веди себя так, как будто все нормально.
В этом был определенный расчет: нельзя показывать Тиклеру свое раздражение, потому что ему нужны два спокойных следующих дня. Спенс хотел сохранить видимость стабильности и порядка до самого своего отлета. Он хотел, чтобы его экспедиция на Марс стала для всех полной неожиданностью, особенно для Тиклера.
Если бы его спросили, зачем это нужно, Спенс не смог бы объяснить, почему он так решил. Он и сам не знал почему. Конечно, он не доверял Тиклеру, но ни разу не задумался о причине такого отношения. Вроде бы Тиклер ничем не заслужил недоверия. Просто он не нравился Спенсу, любая мысль о Тиклере мгновенно порождала смутное беспокойство, беспокойство выпускало на волю ростки подозрения, подобно тому, как некоторые лианы выпускают ползучие усики.
Наконец смена закончилась, и Тиклер тихонько подошел к столу, безвольно вытянув руки перед собой, словно это были мокрые перчатки, которые он развесил для просушки.
— Что-нибудь еще на сегодня, доктор Рестон?
Спенс даже не взглянул на часы; он и так знал, что Тиклер не стал бы задерживаться на работе ни секунды сверх положенного. Он откинулся в своем кресле и протер глаза, изображая усталость.
— Что, уже пора уходить?
— Я могу поработать сверхурочно…
— Спасибо, не стоит. Мы и так много сделали. Сворачивайтесь, завтра закончим. Надо будет подготовить оборудование для вечернего сеанса. Всего доброго, Тиклер.
На пороге помощник оглянулся, словно пытаясь прочесть в глазах шефа некое зашифрованное сообщение.
— Вы уверены, что я больше не нужен?
Спенс покачал головой и печально улыбнулся.
— Вы и так работаете как лошадь. Сегодня ничего спешного, завтра доделаете. Вы свободны. До завтра.
Тиклер ничего не сказал, подобострастно поклонился и поспешил прочь, словно крыса, возвращающаяся к себе в нору после ночи в кладовой. Спенс посмотрел ему вслед, подошел к переборке, стер старый код и ввел новый, чтобы его уж точно никто не беспокоил.
— А теперь за дело! — пробормотал он себе под нос, садясь в кресло. Весь день ему не давала покоя мысль, что надо бы понять проблему с тем сканом. На самом деле он и раньше собирался этим заняться, но дела все-таки тоже не стоило совсем забрасывать.
Волевым усилием он очистил сознание от рутины и вернулся к тому моменту, когда обнаружил сходство двух сканирований. Он пока не знал, что это ему дает, но в глубине души он считал это важным. Необходимо было убедиться, что это не сбой, не ошибка программы, не случайное совпадение.
Спенс решил начать с того места, где остановился три дня назад.
— MIRA, это Спенс Рестон. Готова к работе?
— Готова, доктор Рестон, — немедленно отозвался женский голос.
— Сравните все записи PSG седьмой серии LTST. Дайте записи со сходством менее одного процента.
Он ждал, постукивая пальцами по столу, пока MIRA работала. MIRA — означало аббревиатуру не то «множественного интегрированного рационального агрегата», не то что-то еще в таком роде — Спенс не помнил, — короче, MIRA была одним из самых мощных специализированных полуживых компьютеров, созданных специально для биопсихологических исследований, ее схема включала белковые решетки, совмещенные с электроникой. MIRA была быстрее, умнее и изобретательнее любого компьютера предыдущего поколения.
Через несколько секунд на экране появилось сообщение, которое, к мрачному удовлетворению Спенса, совпало с предыдущим: сканы PSG седьмой серии 3/20 и 5/15.
Опять! Вероятность компьютерной ошибки, таким образом исключалась. Значит, не сбой. Ошибка в программе тоже маловероятна.
Спенс открыл бортовой журнал и сопоставил два спорных скана. Они были, как он уже обнаружил раньше, совершенно другими.
Следующий шаг. Он подошел к шкафу и достал коробку с катушками для недели 15/5 и для недели до 20 марта. Поставил коробки на ближайший стол и достал нужные. Открыл и развернул часть скана. Сопоставил два интервала, наложил одну ленту на другую и поднес их к свету.
Два скана, наложенные один на другой, очевидно различались. Пики и провалы не совпадали. Он снова проверил интервал и попытался провести сравнение, совместив пики и впадины, но не смог. Сканы отличались друг от друга. Или MIRA что-то начудила.
Оставался еще один параметр, который стоило проверить: пузырьковая память. В качестве дополнения в общем замысле проекта Спенс записывал каждое сканирование на пузырьковую пластину. Это был массив цифр, занесенных в бортовой журнал. Красные чернильные линии сканера дублировались на тонком герметичном картридже, магнитные пузырьки которого компьютер воспринимал как непрерывный ряд чисел. Каждому месту, где игла касалась бумажной ленты, соответствовало определенное число. Считывая числовые значения, компьютер мог воспроизвести запись скана на бумажной ленте.
Он открыл пузырьковый файл и вытащил картриджи для этих двух сеансов. Вставил по одному картриджу в каждый из слотов устройства чтения памяти и дал команду вывести данные на дисплей.
Экран начал заполняться цифрами. Он быстро просмотрел колонки, и у него перехватило дыхание; оба скана были абсолютно одинаковыми!
Спенс задумчиво повертелся в кресле, потом закинул ноги на край стола. Он некоторое время изучал цифры, а затем закрыл глаза и глубоко задумался.
Он нашел доказательство, но картина не стала яснее, вместо этого все окончательно запуталось. Он вспоминал этапы эксперимента и то, как он фиксировался на разных стадиях, пытаясь определить, как вообще могла возникнуть ситуация, подобная той, что демонстрировал экран.
Никакие два сканирования не могут быть совершенно одинаковыми — даже один и тот же человек в одну и ту же ночь не даст двух идентичных сканирований. Значит, дело все-таки в ошибке — человеческой или машинной.
Поскольку теперь у него были результаты пузырьковой памяти, вероятность компьютерного сбоя уменьшилась практически до нуля. Следовательно, оставалось одно: кто-то подделал записи.
Чем дольше он думал об этом, тем более подозрительным становился, пока недоказанная гипотеза не превратилась в уверенность. Кто-то подделывал его материалы. Если предположить такое, следующий вопрос: зачем? Зачем кому-то компрометировать его работу?
Нет, это неправильный подход. Речь не шла о срыве работы, а только об изменении результатов. Вот это, пожалуй, вернее. Ладно. Зачем кому-то менять результаты? И почему именно эти сканы и именно так?
Пытаясь разгадать эту новую загадку, он встал и оттолкнул кресло, чтобы не мешало ходить по лаборатории. Скрестил руки на груди и принялся расхаживать взад-вперед, как будто ожидая, что ответ сам собой придет во время ходьбы.
И ответ пришел, но такой, что чуть не сбил его с ног.
Простота решения поразила его — оно же лежало на поверхности! Сканы никто не менял, они просто дублированы. Скан от 15 мая — это копия скана от 20 марта. Нет другой возможности объяснить их идентичность. А как насчет других кусочков головоломки? Лента, бортовой журнал, оперативная память компьютера? Они созданы, чтобы заполнить пробел. Теперь сознание Спенса понеслось вперед семимильными шагами.
15 мая у него впервые случилось отключение памяти. Тогда он проснулся в испытательной лаборатории. Это он ясно помнил. Помнил он и слова Тиклера о том, что сканирование прошло хорошо. А еще он не удосужился взглянуть на скан и просмотрел его только после завтрака. Кому-то вполне хватило времени, чтобы подготовить материалы и положить ему на стол.
Значит ли это, что стоит обратить внимание на сканирование от 20 марта? Скорее, нет. Его выбрали случайно из первых записей эксперимента. Ведь оно нужно было лишь затем, что заменить сканирование от 15 мая в базе данных.