Целыми днями она не выходила из каюты, а жестокие слова «следует считать погибшим» разрывали ее сердце. Она плакала до тех пор, пока не кончились слезы, а затем впала в состояние отупения и полного безразличия. Отец вызвал врачей, они покачали головами и посоветовали принимать успокоительное.
Но этим утром она сказала себе: хватит скорбеть! Пора как-то налаживать жизнь. Решение как будто поменяло температуру в каюте, прогнав удушающую жару. Вместе с переменой погоды пришла надежда на то, что все каким-то образом образуется, а может быть, будет даже еще лучше.
Самой Ари внезапность этой перемены настроения показалась странной, но, по крайней мере, стряхнула с нее свинцовую сонливость. В ней теперь поселилась некая уверенность — вот понять бы еще, в чем? — она носилась вокруг, как бабочка возле цветка. Но поймать ее и удержать, чтобы рассмотреть получше, никак не удавалось.
Ари пожала плечами. Точно. В ней жило какое-то новое знание, которое еще не оформилось и поэтому не имело имени.
Она встала и принялась за обычные утренние дела с легкостью, которые привели бы в восторг любого стороннего наблюдателя, случись он поблизости. Солнечное сияние наполнило маленькую каюту, плескалось по стенам и гнало тени, словно распахнулось окно в новое весеннее утро, полное золотого солнечного света и сияющих обещаний.
Конечно, она задавалась вопросом, что может означать эта перемена. Ответ на ее молитвы? К счастью, она приняла свое новое состояние как данность, и начала день с облегчением.
— Дочь, ты выглядишь как новенькая! — вскричал отец, когда они встретились за завтраком. Директор станции всегда завтракал у себя, попутно просматривая сводку мировых новостей, собранную для него в специальный выпуск Gotham Times.
— Да, папа, сегодня я чувствую себя намного лучше.
— И прекрасно выглядишь, моя дорогая. Я счастлив видеть тебя такой. А то я уже начал думать… Впрочем, ладно. Будешь завтракать?
— Обязательно! Есть хочу!
— Вот так-то лучше, а то ведь ты две недели почти ничего не ела!
— Иногда полезно поголодать, — Ари рассмеялась, и отец с облегчением заметил вспыхнувший в голубых глазах дочери знакомый огонек.
— Ерунда, моя дорогая. Так все девушки говорят. — Он перегнулся через стол и поцеловал руку дочери. — Я рад, что ты в порядке, Ари. В какой-то момент я начал бояться потерять тебя.
Она улыбнулась в ответ.
— Я тебя никогда не оставлю, папа.
Оба знали, что скрывалось за этим обещанием. В этой семье давно поселилась беда: миссис Сандерсон; жена директора и мать Ари. Эту болезненную тему они старались не затрагивать, даже изобрели особый язык, чтобы обходиться без нежелательных воспоминаний.
— Хорошо. Садись. Будем заказывать завтрак. Чего бы тебе хотелось?
— Заказывай для себя, мне оно тоже годится. Главное — побыстрее!
— Апельсиновый сок?
— И побольше. — Она села в кресло рядом с отцом. — И не забудь эти замечательные круассаны — если еще остались.
Директор Сандерсон позвонил в серебряный колокольчик, и тут же в каюту вошел официант в розовом комбинезоне. По его четким движениям легко было узнать в нем кадета. Директору станции полагался собственный обслуживающий персонал, у него была своя кухня; остальные питались в столовой. Он заказал завтрак и отпустил официанта.
— Да, Генри, — окликнул директор, — мне круассанов не надо. Утром у меня встреча с руководителями проектов. — Он повернулся к дочери. — Говорят, ученые изобрели новый картофель или какой-то его заменитель, хотят, чтобы я попробовал и решил, как действовать дальше. Хочешь-не хочешь, придется пробовать. Может, ты составишь мне компанию?
— Лучше я пойду, поплаваю. Я давно не заглядывала в бассейн. А потом позагораю.
— И то верно. В последнее время ты побледнела. Загар лишним не будет.
— А ты сам ешь свою новую картошку. Вдруг она окажется вкусной?
— Это вряд ли. Они каждую неделю придумывают что-то новое: то новая морковка, то кролик со вкусом рябчика. И все приходится пробовать. Мне все труднее изображать энтузиазм. Да и запах у них там такой, что с ног сбивает.
— Такова цена прогресса, папа, — Ари улыбнулась. — Со временем им удастся все-таки сделать стейк со вкусом настоящей говядины.
— Вот об этом я с ними и поговорю. Между прочим, — он сделал паузу, и лицо его посерьезнело. — Я хотел сказать тебе раньше, но…
— О чем ты, папа? — Ари перестала улыбаться.
— «Кречет» возвращается. Будет сегодня или завтра. Вермейер доложил мне вчера. Я подумал, что ты должна знать, ведь тебе бы не хотелось услышать об этом от кого-нибудь другого. — Он отечески похлопал дочь по плечу. — Надеюсь, я не испортил тебе день.
— Нет уж! Я ничему не позволю испортить такой день. Не думай, папа, что я больше не переживаю. Так что спасибо, что сказал. Не волнуйся. Со мной все будет в порядке.
Стюарт принес два больших подноса и водрузил их на стол. Ари, верная своему слову, энергично принялась за омлет со сливочным сыром; директор вернулся к изучению утренних новостей.
Проводив отца, Ари пошла в свою каюту, надела купальный костюм и спустилась на уровень парка, чтобы прогуляться в зеленом одиночестве, прежде чем отправиться в бассейн. В это время там должно быть много детей, а значит, шумно.
Тихие тропинки среди зелени снова подняли ее настроение до прежнего уровня; что-то вот-вот произойдет, сказала она себе. Что-то хорошее, я это знаю.
Глава 13
— Отвратительно, что приходится ему врать… Мне это совсем не нравится! — Спенс отнес наполовину полные чашки с остывшим кофе на камбуз. Сальников только что ушел по своим делам.
— Иначе не получается. Мы много раз это обсуждали. Зачем снова начинать?
— Прости, Аджани. — Спенс взглянул на обычно невозмутимое лицо своего друга. Теперь он увидел темные круги усталости под черными глазами и морщинки в углах рта, свидетельствовавшие о беспокойстве. — Мне жаль, что пришлось впутать тебя во все это. Я не имел права…
— Я дал тебе такое право, когда назвал тебя своим другом. Никогда не сомневайся в этом, Спенс. Никогда. Понимаешь? — Аджани понизил голос, они вообще всю обратную дорогу разговаривали вполголоса. — Знаю я все твои сомнения, только ты уж мне поверь: ты не смог бы хранить долго такую тайну. Для одного человека она слишком велика.
— Ты думаешь, Пакер удовлетворился моим объяснением? Вид у него был довольно скептический.
— Предоставь Пакера мне. Я давно его знаю. Я еще поговорю с ним, а вот тебе не стоит. Держись своей истории — по крайней мере, пока мы не придумаем, что делать дальше. Пообещай мне, Уилл, что ты так и поступишь?
Спенс вздохнул и медленно кивнул.
— Обещаю. Постараюсь не сделать ничего опрометчивого, не совершить какую-нибудь глупость, не посоветовавшись с тобой. Просто я не думал, что это будет так сложно.
— Ага, ты думал, что вернулся с воскресного пикника? Твоя жизнь изменилась. Ты никогда не будешь прежним, Спенс. Ты видел то, чего не видел ни один мужчина, и теперь ты знаешь то, что может… изменить мир. Поэтому призываю тебя молчать.
Спенс смотрел перед собой, вспоминая долгие разговоры, которые они с Аджани вели на протяжении всего пятинедельного полета обратно в Готэм. Теперь, когда до стыковки осталось лишь несколько часов, они еще раз репетировали всю историю.
Спенс рассказал Пакеру о том, что поссорился с Аджани и хотел просто выйти наружу, чтобы остыть. Он не хотел никого видеть и совсем забыл, что снаружи песчаная буря. Он почти сразу потерял ориентацию и не смог найти дорогу назад. Спенс признался, что в последнее время у него бывали сильные приступы раздражения — вероятно, из-за переутомления, — и его задел какой-то пустяк. Аджани просто подвернулся под руку.
Пакер выслушал эту версию событий примерно с тем же недоверием, что и версию о чудесном спасении Спенса на поверхности весьма враждебной планеты — он подумал, взъерошил волосы на голове и наконец проговорил задумчиво: «Понятно. Очень интересно».