Какая-то часть ее сознания стремительно утекала из нее, воспоминания стирались. Осталось лишь приятное чувство, подобное нежному дуновению воздуха.
— Где-то я все же была. И это такое приятное место, самое лучшее из всех, какие я видела, — задумчиво сказала она. — Наверное, я была в раю.
Глава 12
… Пакеру не очень хотелось покидать апартаменты начальника службы безопасности. Но выхода не было. Он же не преступник, в конце концов! Так с чего же ему сидеть в камере, да к тому же ждать, что его тут съедят, как крысу в ловушке. Тот, кто предпринял попытку убить его, не успокоится. Он попробует еще раз. На этот счет сомнений у Пакера не было.
Наверное, в прошлый раз их спугнуло возвращение Рэмма. Теперь они будут внимательнее. Рэмм ясно дал понять, что не в состоянии защитить своего узника, даже всей мощью службы безопасности. Он, конечно, попытался доказать, что здесь для Пакера самое безопасное место на станции, но Пакер с ним не согласился. Он уже попробовал гостеприимство Рэма, теперь он собирался действовать по-своему. В одиночку ему легче противостоять убийцам. Поэтому он дождался, пока горничная начнет возиться с установкой новой кушетки, и вышел в коридор. По пути он прихватил с тележки горничной приличный кусок провода и сунул в рукав.
Пакер дождался окончания смены — именно в пересменок случилась атака, — и убедившись, что рядом никого нет, достал провод и занялся панелью доступа. Справился он за полчаса. Дверь открылась. Он вышел из камеры и миновал пост охраны. Двигался он, как кошка по горячим углям. Однако никто его не заметил, никто не поднял тревогу.
Пакер поспешил к своей каюте. По пути он то и дело пересаживался с трамвая на трамвай, менял уровни, и вообще запутывал следы в меру своего понимания.
Таким образом он добрался до своей секции поспешил прямо к дому. Неопытный детектив даже не подумал, что за его офисом и личной каютой могут следить. Он с облегчением открыл дверь и потянулся к включателю.
— Не надо, друг мой, если хочешь пожить еще немного.
Пакер замер. Убрал руку с выключателя и повернулся лицом к невидимому собеседнику. Что-то щелкнуло и в лицо ему ударил луч света.
Пакер заморгал и поднял руку, прикрывая глаза.
— Кто здесь?
— А вам не все равно? — спросил насмешливый голос. Не узнать его было невозможно.
— Сальников?
— Допустим. И что?
Из темноты протянулась рука и опустила отражатель настольной лампы. Большой русский появился в круге света. На лице у него была улыбка.
— Простите, Олмстед. Я должен был убедиться, что это вы.
— Что вы здесь делаете?
Астролетчик пожал плечами.
— Слыхал, вас посадили. Вот я и пришел туда, где меня точно искать не станут.
— Никто меня не сажал, — сердито ответил Пакер. — Я сам к ним пошел. Добровольно. Там все-таки безопасней… Ну, я так думал.
— Выходит, ваше сотрудничество досталось им дешево.
— Не понял? О чем вы говорите?
— О Рэмме и о других. Я пока не знаю, сколько их на самом деле. Они собрались захватить Готэм.
— Рэмм?!
Сальников кивнул.
— А вы не догадались? Они вам совсем голову задурили.
— Я догадывался… — Пакер включил свет, подошел к своему рабочему столу и сел. Сальников вольготно развалился в кресле. Выглядел он как мальчишка, которого ждет приключение, и улыбался соответствующе.
— Что смешного? — с раздражением спросил Пакер. — У нас обоих большие неприятности.
— Это меня ваше удивление позабавило. Неужели вы не рады, что это я вас встретил, а не кто-нибудь еще?
— Вы меня напугали. Я как-то не ждал торжественной встречи.
— Вы у себя в стране не привыкли сталкиваться с обманом на каждом шагу. Поэтому ситуация и не показалась вам подозрительной. У нас иначе. Знаете, очень помогает в подобных ситуациях. Позволяет оценивать свою позицию более объективно.
— Ладно, товарищ Скептик, и что говорит вам ваша благоприобретенная подозрительность?
— Она говорит, что мы должны последовать примеру всех борцов за свободу у меня на родине — уйти в подполье.
— Блестящая мысль! — фыркнул Пакер. — На станции, даже на такой большой, нас найдут в два счета. Какое тут подполье?
— Подполье всегда найдется. Вы удивитесь, но я вам кое-что покажу. Собирайте вещи. С этого момента нам надо исчезнуть.
Спенсу никогда не доводилось слышать настоящий предсмертный хрип. Но услышав его сейчас, он сразу узнал его, да и как не узнать последние вздохи все еще живого человека?
Он дремал рядом с постелью мальчика. Кончалась его третья смена. Мать мальчика у изголовья постели тоже дремала. Аджани и Гита спали в дальнем углу палатки; Гита тихо похрапывал, как спящий буйвол в своей любимой луже.
Спросонья Спенс решил, что звуки, похожие на бульканье сломавшегося водопроводного крана, доносятся снаружи палатки. Он вскинул голову и осмотрелся. Звук повторился, и он в ужасе уставился на синеющее тело мальчика. Бледные губы приоткрыты, глаза ввалились, голова запрокинута, молодое лицо, состаренное болезнью, пылает от лихорадки; невидящие глаза выгорели, как черные угли. Звуки вырывались из горла мальчика.
В немом ужасе он наблюдал, как смерть борется с жизнью за тело юноши. Смерть явно выигрывала сражение.
Спенс позвал Гиту и Аджани, боясь отойти от мальчика хоть на мгновение. Ему казалось, что пока он смотрит, неизбежное не случится. Друзья не откликнулись. Они спали.
Внезапно очередной вздох оборвался на половине, сквозь зубы мальчика вырвалось шипение. Спенс беспомощно смотрел. Вот оно. Ушел. Мать мальчика, стряхнувшая сонную одурь, горестно вскрикнула и припала к ногам сына. Мгновение она лежала так, словно сама умерла; затем поднялась и с упреком посмотрела на Спенса, перед тем как выбежать из палатки.
Спенс остался наедине с телом.
— Эй! — воскликнул он. — Не смей умирать!
Он подхватил худенькое тело на руки и потряс, как обиженный ребенок трясет сломанную куклу. К нему вернулась трезвость мышления, он прижался ртом к губам мальчика и длинно выдохнул. Уложил тело опять на постель, и начал делать искусственное дыхание. Снова вдохнул в легкие мальчика воздух, и принялся ритмично нажимать на грудную клетку.
— Господи, — мысленно взмолился он, — не дай этому парню умереть! — Спенс молился, не осознавая этого, и продолжал ритмично нажимать мальчику на грудь. — Господи, пожалуйста, спаси его. Молю Тебя!
Спенс лишь краем сознания понимал, что это молитва, он сосредоточился на искусственном дыхании, но повторял слова снова и снова, превращая мольбу в настоящую литанию. Он работал, как свихнувшийся робот, снова и снова взывая к Богу о сохранении жизни этого туземного паренька.
Так продолжалось довольно долго и не приводило ни к каким результатам. В конце концов, весь в поту и слезах, Спенс рухнул на неподвижное тело и заплакал.
— Господи, в этой забытой Тобой стране так много смертей, а я прошу Тебя спасти эту маленькую жизнь! Смешно, наверное. Где Ты? Или Тебе все равно? — Он всхлипнул, скорее от гнева и разочарования, чем от горя. — Где же Ты?
Бесполезно. Бог не собирался вмешиваться в дела Своего творения, если вообще когда-нибудь вмешивался. Наверное, Он занят чем-то другим. Прислушивается к рождению или гибели какой-нибудь галактики, что Ему смерть мальчишки-гунда?
Спенс сел, вытирая глаза, и с грустью посмотрел на тщедушное тело, бледное и неподвижное в свете лампы. Он застонал. «Я мог бы поверить в тебя, Боже. Я почти поверил». Он начал раскачиваться, переживая сожаление о своей едва родившейся вере, такой неуверенной, такой бесформенной, и о смерти ребенка.
«Я же почти поверил». Он положил руку на лоб мальчика и почувствовал, как жар лихорадки уходит. Тело остывало.
Все напрасно. Глупая трата сил. Он вспомнил виденное в последние дни. Толпу рахитичных, нищих и голодных детей с изможденными лицами. Побелевшие трупы, качающиеся в реке, словно буи. Он видел, как над городом растекалась густая тьма, и знал, что это древний враг рода человеческого, стремящийся уничтожить как можно больше тех, кто скрывается под его тенью.