Джек фыркнул:
— Ей повезло. Я хочу сказать, кто ж в здравом уме захочет выйти замуж за этого уродливого…
— Ну не знаю, — ответила она. — Не так уж он и плох. К тому же, в один прекрасный день он получит третью часть этого поместья, а это очень даже недурно. Деньги прекрасно заменяют мужчинам хорошенькое личико, ты же понимаешь.
— Так вот что тебе в нем нравится, Мэри–Энн? — Джек презрительно покачал головой. — Человек — это не только те вещи, которыми он владеет, понятно.
— Чудно́, — ответила она, шмыгнув носом и не отрываясь от чистки картофеля. — Обычно только те, у кого они есть, так говорят. А не те, у кого нет и гроша за душой.
Я посмотрел вокруг и подумал, как это, должно быть, прекрасно — родиться богачом, получить состояние без всяких усилий.
— Такой человек, как он, не сможет осчастливить женщину, — сказал я, желая поддержать Джека, но он едва заметил, что я вообще открыл рот. Мэри–Энн расхохоталась.
— Да что такие, как ты, знают о том, как доставить женщине удовольствие? — вскричала она, и слезы покатились у нее по щекам. — Да ты небось девушку даже за руку никогда не держал. Ты ведь еще младенец.
Я ничего не ответил — просто уставился на стол и отчаянно покраснел, увидев, что Доминик отвернулась от нас к раковине.
— Что скажешь, девушка? — спросила Мэри–Энн, глядя на нее. — Твой братец уже познал женщину, как ты думаешь?
— Не знаю, — мрачно ответила та. — И мне совершенно не хочется думать об этом, спасибо тебе большое. Некоторым из нас приходится еще и работать.
Я обратил внимание, что она стала употреблять местные выражения, и удивился, как я этого раньше не замечал. Мэри–Энн снова рассмеялась, и, подняв голову, я увидел, как Джек посмотрел на покрасневшее лицо Доминик, затем со смешанным удивлением и весельем на лице перевел взгляд на меня. Я поспешно встал и направился к конюшням.
Вечером, возвратившись в Клеткли–Хаус, Нат и его друзья принесли вести о потерях. Я услышал их издалека и встал у конца дорожки, глядя, как свора собак несется ко мне, а за ними следуют уставшие лошади и всадники. Нат ехал на лошади не один — с ним была юная леди, лицо ее было совершенно белым, а глаза покраснели от слез. Всадники спешились, и один высокий молодой человек, а не сам Нат, помог девушке спешиться и понес ее в дом. Я с удивлением смотрел, не понимая, что стряслось, а Нат тем временем подошел ко мне. Он казался расстроенным.
— Небольшой несчастный случай, — сказал он, не глядя на меня; он наблюдал, как его друзья входят в дом, где их встречал дворецкий. — Дженет, мисс Логан, упала с лошади, когда та заартачилась у изгороди. Вывихнула лодыжку, я полагаю. Бедняжка вопила, не переставая, добрых полчаса.
Я кивнул и посмотрел по сторонам, пересчитывая лошадей. Выезжали восемь, вернулось лишь семь.
— А где же ее лошадь? — тихо спросил я.
— Ах. — Нат поджал губы, затем поскреб в затылке и недоуменно пожал плечами. — С лошадью беда. Она перевернулась, когда Дженет свалилась. Упала и сильно ушиблась. Она в плохом состоянии.
Сердце у меня сжалось. Последние несколько месяцев я ходил не за этими лошадьми, но моя привязанность к тем, что принадлежали сэру Альфреду, вселила в меня любовь к этим созданиям. Я восхищался их мощью, силой, которую мы обуздывали, когда они подчинялись нашим командам. Я любил запах лошадей, мне нравилось, как их большие влажные глаза доверчиво смотрят на меня. Больше всего я любил их чистить, гладить щеткой по шкуре, пока они не начинали тихонько ржать от удовольствия и блестеть, как орех; их красота стоила наших усилий. Известие об искалеченной лошади — чьей бы она ни была — не могло не расстроить меня.
— Вам пришлось ее убить? — с надеждой спросил я. Нат безразлично пожал плечами.
— У меня не было с собой ружья, Зулус, — ответил он, исказив мое имя. — Пришлось оставить бедную тварь там же, где она рухнула.
— Вы оставили ее там? — изумился я.
— Ну она же не могла подняться. Думаю, у нее сломана нога. И поскольку ни у кого из нас не было ружья, а размозжить ей голову камнем мы не смогли, больше ничего не оставалось. Я подумал, что вернусь и позову кого–нибудь из вас, парни. А где же Холби?
Я огляделся и в кухонное окно увидел, что Джек разговаривает с Доминик. Он посмотрел на нас, вышел и медленно двинулся к лошадям, намереваясь заняться ими. Я подошел и объяснил, что случилось; он посмотрел на Ната и в ярости помотал головой.
— Вы просто бросили ее там? — спросил он, почти повторив мои слова. — О чем вы думали, Нат? Отправляясь на охоту, следовало бы захватить с собой ружье, как раз на такой случай. На любой случай.
— Для тебя — мистер Пепис, Холби, — сказал Нат, и его лицо гневно вспыхнуло от такого оскорбления. — Я никогда не ношу оружия без особой на то надобности. Ради бога, — быстро добавил он, — нам только надо вернуться и пристрелить несчастное создание. Это не займет много времени.
Мы с Джеком, выпрямившись, уставились на него, а он слегка смешался от такого унижения. Теперь стало ясно, насколько я или Джек, больше мужчины, чем этот болван. Уважение, которое я питал к его положению в обществе, в этот момент пропало, но я изо всех сил старался держать себя в руках.
— Я пойду, — в итоге сказал Джек, направляясь к дому за ружьем. — Так где вы ее бросили?
— Нет, — бросил Нат, вновь обретая силу и не желая, чтобы им помыкали низшие существа, — поедет Зулус. И я поеду с ним, чтобы показать, где лошадь. А ты останешься тут и позаботишься об остальных животных. Я хочу, чтобы их напоили, накормили и почистили, ясно? И поживее.
Джек открыл рот, чтобы возразить, однако Нат уже направился к дому, и мне оставалось лишь пожать плечами. Я вошел в конюшню и взял двух лошадей сэра Альфреда, поскольку не хотел еще больше утомлять охотничьих; я вывел их, как раз когда Нат вышел из дома с пистолетом, заряд которого он проверил перед тем, как сесть на лошадь. Он даже не посмотрел на Джека, когда выезжал, и я поспешно тронулся за ним — я был куда менее опытным наездником и боялся, что не догоню его.
Прошло добрых двадцать минут, прежде чем Нат отыскал место, где пала лошадь. Мы спешились и осторожно подошли к ней. Я боялся того, в каком состоянии мы ее застанем: вдруг она уже умерла, — и в глубине души надеялся, что ее там уже нет; может, травма оказалась не так серьезна, как счел Нат, и лошадь смогла встать и теперь бродит где–нибудь в поле. Но мне не повезло. Кобыла, каурая трехлетка с большим белым кругом у одного глаза, лежала, дрожа, на ковре из листьев и веток, голова ее дергалась в судорогах, глаза слепо уставились в никуда, изо рта шла пена. По белому пятну я узнал лошадь, которую видел утром: красивая, мускулистая, с прекрасными ногами. Какое–то время мы с Натом смотрели на бедное животное, затем уставились друг на друга, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло сожаление. Мне снова захотелось повторить: «Не могу поверить, что вы просто оставили ее здесь», но я сообразил, что сейчас неподходящее время для дерзостей, и если я не буду осторожен, он может ударить меня хлыстом.
— Ну? — в конце концов сказал я, кивнув ему и глядя на пистолет, который он вытаскивал из кармана куртки. — Вы не собираетесь это сделать?
Нат достал пистолет, и лицо его слегка побледнело. Он воззрился на мишень и облизал пересохшие губы, затем посмотрел на меня:
— Ты когда–нибудь это делал? Когда–нибудь убивал лошадь?
Я покачал головой и сглотнул.
— Нет. И не хочу делать этого сейчас, если вас это интересует.
Он фыркнул, снова посмотрел на лошадь, на оружие, и сунул мне пистолет.
— Не будь таким трусом, — быстро сказал он. — Делай, что тебе говорят. Сделай… что нужно. — Я взял оружие и в этот миг понял, что и ему самому никогда не приходилось этим заниматься. — Просто прицелься в голову животного и нажми на курок, — заявил Нат, и я почувствовал, как внутри у меня взбухает гнев. — Постарайся сделать чистый выстрел, ради бога, Зулус, — продолжал он. — Не стоит разводить грязь.
Он отвернулся, поднял ногу и принялся сосредоточенно вытирать носок сапога, ожидая, что я сделаю роковой выстрел. Я посмотрел на лошадь — она по–прежнему билась в конвульсиях — и понял, что не стоит больше медлить. Ради нее. Вытянул правую руку, крепко сжимая непривычное для меня оружие — мне никогда еще не доводилось держать его в руках, — и накрыл ее левой, чтобы унять дрожь. Подойдя поближе к голове лошади, я отвел глаза и в ту секунду, когда к горлу подступила тошнота, нажал на курок. Отдача тут же отбросила меня назад. Какое–то время мы оба молчали — я был оглушен, и на несколько секунд звон в ушах вытеснил все мысли. Затем я взглянул на кобылу — она перестала трястись. К счастью, мне удалось сделать чистый выстрел: вокруг очерченного белым глаза расплылся дымящийся красный круг, но больше, казалось, не было никакой разницы между тем, что было несколькими секундами назад, и теперь.