— Прости меня, — пробормотал я, как последний идиот.
Глава 8
ОПЕРНЫЙ ТЕАТР
В 1847 году, за несколько недель до моего 104 дня рождения, я получил необычное письмо, которое побудило меня покинуть мой тогдашний дом в Париже — я вернулся туда на пару лет после недолгого пребывания в Скандинавии — и отправиться в Рим, куда я до той поры не наезжал. То был довольно мирный период в моей жизни. Карла в итоге умерла от чахотки, избавив меня от той напасти, в которую превратился наш мучительный брак. Мой племянник Томас (IV) переселился ко мне через несколько недель после похорон: время я проводил с приятностью — вечерами потягивал бренди и пел хвалы «Ярмарке тщеславия» Теккерея[27], которую в то время печатали ежемесячными порциями; племяннику я позволил остаться у меня — он учился на рабочего сцены в местном театре, жалованье его было невелико, а хибара, которую он снимал, была совершенно непригодна для жилья. Славный девятнадцатилетний парень, мы с ним неплохо ладили; ему, первому из Томасов, от матери достались в наследство белокурые волосы. Иногда он мог поздно вечером привести домой друзей, чтобы обсудить новые пьесы. Они успешно расправлялись с моими запасами напитков, но несмотря на то, что он пользовался успехом у некоторых актрис, тоже заглядывавших к нам, мне казалось, что молодые люди скорее использовали его из–за состоятельного родственника, нежели из удовольствия его общества.
Я уже несколько лет занимал пост администратора местного правительственного фонда. Планировалось построить несколько новых театров в окрестностях города, и я отвечал за выбор места, составление смет и графиков работ. Из восьми разработанных мною планов реализованы были только два, но оба оказались успешными, и в обществе обо мне говорили с большим уважением. Я вел расточительный образ жизни и бо́льшую часть вечеров тратил на светские развлечения: вдовство мое позволяло общаться с дамами, избегая малейшего намека на скандал.
Каким–то образом слухи о моих парижских административных способностях достигли Рима, и мне предложили занять пост городского управляющего по делам культуры. Первоначальное письмо высокопоставленного чиновника городского правительства, было довольно невнятным и намекало на грандиозные планы, но мало что рассказывало об их сущности. Как бы то ни было, предложение меня заинтриговало, не говоря уже о сумме, которую предполагалось выделить не только на бюджетные цели, но и на мое жалованье, а поскольку мне и без того хотелось покинуть Париж, я решил это предложение принять. Однажды вечером я поговорил с Томасом и объяснил, что он, разумеется, может остаться в Париже, но если того желает, я готов взять его с собой в Рим. Мысль о том, что после моего отъезда в Италию, ему придется искать себе новое жилье, должно быть, повлияла на его решение — и обрекла на естественную судьбу его предков: он решил упаковать свои нехитрые пожитки и ехать со мной.
В отличие от того раза, когда я впервые покинул Париж — примерно девяносто лет назад, — теперь я стал преуспевающим и состоятельным человеком, так что я нанял карету, которая за пять дней доставила нас из одной столицы в другую. Деньги оказались потрачены не зря, ибо даже помыслить об альтернативах такой приватной поездке было отвратительно, но и путешествие наше получилось не из приятных — скверная погода, ухабистые дороги и грубый, наглый кучер, которого, казалось, возмущал сам факт, что ему приходится кого–то куда–то везти. Когда мы доехали до Рима, я уже был готов поклясться, что навсегда останусь в этом городе, даже если придется прожить здесь тысячу лет; мне была невыносима одна мысль о каких–либо еще путешествиях, настолько ужасна оказалась эта дорога.
Для нас была приготовлена съемная квартира в центре города, так что мы направились прямо туда. Я с удовольствием отметил, что обставлена она со вкусом, и обрадовался, увидев, что из окон моей спальни открывается вид на живописную рыночную площадь, напоминающую охотничьи угодья моей дуврской юности, где я воровал с прилавков и тянул из карманов, стараясь прокормить себя и свое семейство.
— В жизни не видывал такой жары, — простонал Томас, падая в плетеное кресло гостиной. — Я думал, в Париже летом жарко, но здесь… Это просто невыносимо.
— Разве у нас есть выбор? — пожал плечами я, не желая поддаваться унынию в самом начале нашей римской жизни, особенно, если объект критики — столь неукротимая вещь, как погода. — С климатом мы ничего поделать не можем. Ты и так слишком много времени проводишь взаперти — весь белый как мел. Солнце благотворно подействует на твой цвет лица.
27
Уильям Мейкпис Теккерей (1811—1863) — английский писатель, журналист, график. Роман «Ярмарка тщеславия» печатался в 1847–1848 гг.