— А если ты ошибаешься?
— Тогда придется идти еще три дня, пока мы встретим новый источник.
— Для нас это было бы равносильно смерти.
— Успокойся, белый вождь, вода здесь есть. Смотри, песок уже становится влажным.
Александр, который страдал от жажды меньше других, не сидел сложа руки во время этой беглой беседы. Альбер, Жозеф и миссионер, побуждаемые его примером, старались изо всех сил и рыли с ожесточением. Мастер Виль и тот дотащился и стал царапать землю здоровой рукой.
Таким образом они вырыли яму примерно в два квадратных метра по поверхности и столько же в глубину. Зуга вскоре был вынужден умерить их пыл, предостерегая не пробивать дна ямы, представляющего довольно твердый, не пропускающий воды слой, иначе вода мгновенно исчезнет и больше не вернется.
Проводник не ошибался. Когда доморощенные землекопы дошли до этого прочного слоя, со всех сторон стала медленно просачиваться чистая, прозрачная и прохладная вода, но шла она не снизу, не из твердого дна, а из стен колодца.
Путешественники изнемогали от усталости. Им показались столетиями последние минуты ожидания, покуда драгоценная влага не собралась в таком количестве, что можно было удовлетворить их насущные потребности.
Затем пришли радость, буйство, безумце, легко понятные всякому, кто под палящим зноем Африки пережил пытку жаждой, с которой никакая другая пытка сравниться не может. Всякая осторожность была забыта. Эти несчастные, у которых из-за обильного выделения пота сгустилась кровь, у которых из-за температуры доменной печи ссохлись внутренности и которые исхудали, как после двухнедельной голодовки, бросились на благодатный источник и стали с жадностью диких зверей поглощать воду, возвращавшую их к жизни.
Проводнику пришлось чуть ли не силой оттащить их от ямы, над которой они стояли на коленях, не думая о том, что неумеренность грозит им смертельной опасностью.
Затем вволю напоили лошадей, и Александр, боясь, как бы не иссяк этот поистине чудодейственный источник, о существовании которого никто и не подозревал всего несколько часов назад, наполнил водой про запас желудок куагги.
— Ты предусмотрителен, — улыбаясь, сказал проводник. — Это хорошо! Ты великий вождь. Но будь спокоен — завтра утром здесь опять будет полно воды. Нам хватит на все время. А потом мы яму засыплем, чтобы животные но продавили дно. А теперь поедим.
Несколько ломтиков сушеного мяса и два жареных рябчика составили весь обед, и он был съеден с аппетитом, после чего все легли спать, устраиваясь поудобнее на теплом песке. Развели костер, ночь наступила очень быстро.
— Я не очень любопытен, — сказал Альбер негромким и неясным голосом, каким люди говорят засыпая, — но мне все же хотелось бы знать происхождение этого чудесного источника, который наш славный Зуга открыл столь непонятным образом. Местность, насколько видит глаз, была ровная, ни подъемов, ни впадин, так что тут и речи не может быть о подземных течениях, которыми питаются артезианские колодцы. Вода, просачивающаяся здесь сквозь песок, не достигает высокого уровня и не пробивается наружу. Наконец, и водоупорный слой не может распространяться слишком далеко. Тут какая-то загадка, и я никак не могу ее разгадать…
— А вы не полагаете, — вмешался его преподобие своим трескучим голосом, напоминающим шуршание саранчи, — вы не полагаете, что вода идет из источника, который теряется в песках? По Калахари, должно быть, еще совсем недавно проходило много рек. Мы часто встречаем высохшие русла. Я бы скорей считал, что низшие, более глубокие слои земной коры не пропускают воду и этим мешают ей испариться. Допустите попросту, что на протяжении такого водонепроницаемого слоя, покрытого песком, есть изменения в уровне. Тогда в более низком месте вода проступит тотчас, едва будет, удален песок. Я просто высказываю вам свое предположение.
— Вы, пожалуй, правы, ваше преподобие. Я вам благодарен за объяснение. Этот вопрос не давал бы мне спать… Господа, спокойной ночи!
Солнце едва-едва стало выплывать из-за чащи, заслонявшей горизонт, когда спящих разбудил крик боли и отчаяния, вырвавшийся из уст проводника.
Все вскочили, чуя беду. Действительность — увы! — оказалась мрачней самых мрачных предположений: совершенно иссяк источник. Посреди углубления, дно которого, по-видимому, кто-то ночью топтал, все увидели дыру, в которую вода ушла до последней капли.
— Гром и молния! — воскликнул в ярости Александр. — Кто совершил такое варварство? Человек или звери? Лучше бы мне сделали такую дырку в груди!..
— Не верю я, — сказал ошеломленный Альбер, — что дикий зверь приходил сюда на водопой, в двух шагах от нас. Да и следов никаких не видно.
— А что бы ты хотел увидеть на этих движущихся песках? Они не хранят следов… Постой-ка, одна лошадь отвязана. Может быть, она все и натворила?
И в довершение несчастья, желудок куагги, в котором хранился запас воды, валялся на земле, распоротый и пустой. Было похоже, что широкое рваное отверстие сделано зубами грызуна.
Вся предусмотрительность Александра оказалась напрасной. Запасы воды погибли.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Человек, который не любит лошадей. — Разведчик. — Бушменский крааль. — Люди пьют кровь. — Как утолить жажду. — Как бушмены роют колодцы. — Воду держат в скорлупе страусовых яиц. — Мастер Виль начинает жалеть, что отправился в путь. — Почему его преподобие так легко сносил лишения. — Капля воды в пустыне. — Укус пикаколу. — Героическая самоотверженность. — Чамбок.
При виде непоправимой боды, в которой, должно быть, была виновата лошадь, Александра, несмотря на все его обычное хладнокровие, охватила ярость. Он вскинул карабин, прицелился и готов был сразить животное пулей.
Но Альбер быстро отвел его ружье.
— Ты с ума сошел! — сказал он своему другу. — Мало тебе одной беды? Ты забываешь, что лошади еще будут нам не то что полезны, а прямо-таки необходимы.
— Если только какая-нибудь из них не сыграет с нами поганую шутку. Нам положительно не везет с лошадьми. Из-за лошади я чуть-чуть не был раздавлен слоном, тебя и Жозефа лошади понесли в заросли, и вы спаслись только чудом, а теперь нам предстоит погибнуть от жажды опять-таки из-за лошади!.. Нет, право, это уж чересчур. Их убивать надо!..
— Да будет тебе, успокойся! Я вижу, твоя старая ненависть к лошадям только усилилась…
— Я действительно давно их ненавижу, но теперь они мне стали омерзительны.
— Карай! Я не разделяю твоих взглядов. Лошадь — необходимый помощник путешественника. Сейчас я, кстати, отправлюсь в разведку. Вы следуйте за мной, и побыстрей: надо использовать время, пока солнце еще не печет вовсю. Как твое мнение, Зуга?
— Правильно, белый вождь. Отправляйся. Но будь осторожен, ибо мы на земле бушменов, а они, когда увидят белого, способны на всякую гадость.
— Почему?
— Потому что недавно сюда приходили белые и полубелые и покупали людей…
— Работорговцы? — с негодованием воскликнул молодой человек. — Но я считал, что эта гнусная профессия упразднена.
— Увы, нет. За водку, за табак, за ткани черные вожди делают набеги на краали, похищают жителей и отдают их людям, у которых белые лица и длинные бороды.
— Ну, уж если и меня примут за такого гнусного барышника, мне будет нетрудно оправдаться. Зато уж сами барышники пусть лучше не подходят ко мне слишком близко. Во всяком случае, спасибо за совет. Я еду. До скорого свидания.
Немного спустя все тронулись по следам всадника, которого уже скрывала густая трава.
Первый переход проделали молча. Александр, опустив голову, предавался размышлениям. Жозеф шел за ним след в след и молчал. Позади, непроницаемый и мрачный, плелся миссионер. Шествие замыкал грустный Виль, который уже, быть может, раскаивался в своей глупой затее и, во всяком случае, испытывал неловкость от сознания, что столь многим обязан великодушным преступникам.
В полдень сделали привал и позавтракали. Завтрак был мрачный. Без питья вяленое мясо застревало в горле. Было такое ощущение, точно жуешь паклю. Вдобавок начинало беспокоить долгое отсутствие Альбера, так что решили не задерживаться, хотя зной стоял безжалостный.