Кэрол Уоттерсон боялась, потому что не понимала Большого Джима. Не понимала его чересчур тонкий юмор, не понимала его загадочные скульптуры, но больше всего не понимала его женитьбу. У нее не раз возникал вопрос: а не является ли Большой Джим потенциальным убийцей? Крошка протестовала и протестовала… но не слишком ли рьяно она протестовала? Кэрол задумалась над поведением толстухи и пришла к выводу, что если в конце концов они решили убить ее, то не посвятили Крошку в свои планы. Она относилась к числу людей, которые не могли хранить тайны.
У Кэрол Уоттерсон раскалывалась голова и слабо болело горло, ее подташнивало от недостатка сна и дурных предчувствий, но она решила во что бы то ни стало не отпускать Крошку и любой ценой выведать правду.
— Крошка, после того, как вы меня отпустите, мне ведь придется рассказать полиции все, что я знаю о тебе и Джиме с Туро.
— Конечно, — беззаботно кивнула толстуха. — Мы это знаем, Кэрол. Все в порядке, пусть это тебя не беспокоит.
— Что же тут в порядке? — стояла на своем Кэрол Уоттерсон, говоря с величественной спиной Барбары Хендершолт. — Неужели вы надеетесь, будто полиция не сумеет найти вас?
— Не только надеемся, но и уверены, что полиция не найдет нас.
— Как ты можешь быть так уверена? Крошка, ты никогда не задумывалась о том, что случится после того, как тебя поймают? Тебе придется провести остаток своих дней в тюрьме. — Крошка стояла у окна, сложив руки, и продолжала любоваться рощей и постепенно светлеющими вдали холмами. — Разве ты не знаешь, что такое тюрьма? Мне довелось побывать в одной женской тюрьме, когда мы проходили курс по криминалистике. Это было…
— В женской тюрьме полно лесбиянок, — прервала ее Крошка. — Я знаю это. Можешь не объяснять мне, что такое тюрьма. Моя мать работала надзирательницей в женской тюрьме. Заключенные однажды поймали ее в прачечной. Это были четыре лесбиянки. Они не убили ее, но для нее было бы лучше, если бы убили. После того случая мать начала пить. Она прожила примерно год и в конце концов умерла. После того, что с ней сделали те грязные суки, она не хотела жить.
Крошка отвернулась от окна и вернулась к Кэрол, опрятная белокурая девушка с грубым толстым телом, вызванным, наверное, какими-то нарушениями в работе желез внутренней секреции. Что могла для нее означать тюрьма, может, не совсем справедливо подумала Кэрол? Крошка улыбалась улыбкой, полной ненаправленной ни на кого конкретно ненависти. Такую улыбку Кэрол видела у нее впервые.
— Я не позволю какой-нибудь старой лесбиянке даже пальцем дотронуться до себя! — горячо поклялась Барбара Хендершолт. — Я скорее убью себя… Если нас поймают… что абсолютно невозможно, так как в нашем плане нет ни одного изъяна… тогда мы примем цианид. У нас у всех есть капсулы с цианидом.
— Цианид? — в ужасе повторила Кэрол. Эта отчаянная решимость многое ей объяснила. Сейчас ее собственное положение стало для нее более ясным, судьба показалась очевидной. — О, Господи, неужели ты могла…
— Это просто часть плана, — скучным голосом объяснила Крошка. — Мы предусмотрели все… Послушай, Кэрол, лучше я помогу тебе сейчас переодеться. У меня страшно много работы внизу.
— Хорошо, — оцепенело кивнула Кэрол Уоттерсон.
Она расстегнула «ливайз», сняла их, спустила нейлоновые трусики к лодыжкам и вышла из них. Сейчас от талии до пяток она была голой. Барбара Хендершолт, как обычно, смотрела в другую сторону. Кэрол надела приготовленную одежду, а толстуха опустилась на колени, чтобы снова закрепить цепь на лодыжках. Она покраснела от усилия и с трудом встала с помощью Кэрол. Потом Барбара расстегнула пряжки и сняла с пленницы велосипедный пояс. Кэрол потерла натертые живот и ребра и задышала как можно глубже, стараясь, чтобы не закружилась голова.
Крошка отомкнула наручники и спрятала ключ в карман рубашки. Кэрол сняла рубашку и лифчик, которые были на ней, и надела чистую рубашку. Закончив переодеваться, она села на кровать и втерла смягчающий крем в нежную кожу на запястьях.
— Тот безупречный план, о котором ты говорила… Его придумал Джим?
Барбара Хендершолт собирала в наволочку грязное белье.