– Не обещал. Но мне не надо.
– Брось ты, – сказал Сэм. – Бери и дай нам уехать. Нам нужно поспеть на поезд. Отдай Неду или тому старикану, который ночью с тобой нянчился. Уж они найдут, куда их пристроить. – Так что я взял деньги, две пачки – толстую и тоненькую. А Эверби так и не шевельнулась ни разу, сидела неподвижно, положив руки на колени, большая, чересчур большая для разных мелочей. – Ну хоть по голове ее погладь, – сказал Сэм. – Нед ведь не учил тебя бить лежачего?
– Не хочет, – сказала мисс Реба. – Поглядите на него. Эх вы, мужчины. И ведь этому всего одиннадцать. Ну какая, к черту, разница – одним больше, одним меньше? Да она с воскресенья только и доказывала, что покончила с этим. Напилил бы ты в жизни столько бревен, сколько она, какая, к черту, была бы разница – одним бревном больше, одним меньше, если уже и договор расторгнут, п вывеска снята? – Так что я обошел машину и встал с другой стороны. Но она по-прежнему сидела не двигаясь, чересчур большая для разных мелочей, такая большая, что всякие незначительные, пустяковые отметины выглядели на ной так же, как птичий помет на рекламном щите или па турецком барабане; она сидела – и все, чересчур большая, чтобы даже съежиться, пристыженная, потому чю (Нед был прав) губа у нее немного распухла, но главное – под глазом был фонарь; даже обыкновенный синяк на ней не мог казаться обыкновенным, он был больше, заметнее, чем на других людях, резче бросался в глаза.
– Это ничего, – сказал я.
– Я думала, так надо, – сказала она. – А другого способа не знала.
– Видали? – сказала мисс Реба. – До чего просто! Больше и говорить ничего не надо, мы и так тебе поверим. Нет среди вас, мужчин, такого, пусть самого паршивого, самого захудалого, чтобы женщина, в случае он моложе семидесяти, не убедила себя, будто другого способа не было.
– Вы иначе не могли, – сказал я. – Зато мы вовремя к скачкам получили Громобоя. Теперь это уже неважно. Поезжайте, а то опоздаете на поезд.
– Золотые слова, – сказала мисс Реба. – А ей еще ужин готовить. Ты ведь не слыхал, это для тебя новость. Она не едет в Мемфис. Она не только от блудного ремесла открестилась, она от самого блуда открестилась, если, конечно, правду говорят, что в таких местах, как Паршем, никакого блуда в помине нет, а есть только натуральные мужские вожделения и потребности. Она устроилась в Паршеме у ихнего констебля, будет стирать, и стряпать, и поднимать с кровати его жену, и укладывать в кровать, и мыть. Tак что она и от того отреклась, чтобы половину заработка и половину себя самой первой попавшейся жестяной бляхе отдавать – теперь, если потребуется, выставит вперед кофейник или грязную сковородку, и дело с концом. Поехали, – сказала она Сэму. – Даже тебе не под силу заставить поезд дожидаться нас.
Они уехали. Я повернулся и пошел назад, к дому Он был большой, с колоннами, и портиками, и английским парком, и конюшнями (где-то там стоял Громобой), и каретниками, и постройками, где прежде жили рабы – словом, бывшее (и ныне существующее) имение Паршемов, то, что осталось от поместья, от человека, семейства, давшего свое имя городу, местности и даже людям, к примеру, – дядюшке Паршему Худу. Солнце уже скрылось, скоро вслед за ним уйдет и день. И вдруг я впервые осознал, что все кончено, позади – все четыре дня суеты, и возни, и вранья, и уверток, и треволнений; позади все, кроме расплаты. Дед, и полковник Линском, и мистер Вантош уже сидели где-то в доме, пили перед ужином грог; до того, как зазвонит колокольчик к ужину, оставалось, вероятно, не меньше получаса, так что я свернул и прошел розарием к заднему крыльцу. И в самом деле – на ступеньках сидел Нед.
– Держи, – сказал я, протягивая толстую пачку. – Сэм сказал, это твои. – Он ваял пачку. – Пересчитывать разве не будешь? – спросил я.
– Так он наверняка их пересчитал, – ответил Нед. Я достал из кармана тоненькую пачку. Нед взглянул на нее. – Он тебе и эту дал?
– Мисс Реба дала. Она за меня поставила.
– Это игровые деньги, – сказал Нед. – Ты еще мал, игровые деньги не про тебя. А хоть бы и стар был – игровые деньги не про кого, а про тебя и подавно. – И ему я тоже не мог сказать, объяснить. Но тут же понял, что ему, Неду, и объяснять не надо. И в ту же минуту он это доказал. – Мы же не из-за денег это делали, – сказал он.