Голоса шепнули: «Gratias tibi ago». «Спасибо тебе».
Девушка сказала:
– Не забудь очки!
Ронан проследил ее взгляд. Среди цветов, сломанных ветвей и опавших листьев, поблескивая, лежало что-то белое. Когда он выпутал этот предмет, на него взглянули слепые солнечные очки Кавински. Ронан провел пальцем по гладкой пластмассовой поверхности, подышал на темные стекла. Он делал это, пока не ощутил каждую мелочь – даже круглую поверхность крошечного винтика на дужке. Сон – воспоминание – реальность.
Ронан поднял глаза на девушку. Она как будто испугалась. Впрочем, она всегда выглядела испуганной. Сонный мир был жутким местом.
Девушка сказала:
– Возьми меня с собой.
И он проснулся.
В ту ночь Серому Человеку приснилось, что его ударили ножом.
Поначалу он чувствовал каждую рану отдельно. Особенно первую. Он был цел и нерушим, а потом эту целостность нарушил нож-вор. Первый удар оказался самым страшным. На полдюйма выше левой ключицы. Он за полвздоха пригвоздил Серого Человека к земле.
Второй удар пришелся ближе к выпуклости плеча – лезвие соскользнуло с ключицы. Потом – на два дюйма ниже пупка. В живот. Еще одна рана и еще.
Скользко.
Затем Серый Человек стал нападавшим. Рукоять в его руке была ребристой и надежной. Он целую вечность тыкал ножом этот кусок мяса. Он родился, когда начал, и умер, когда закончил. Укус ножа поддерживал его в живых – только та секунда, когда лезвие рассекало очередной участок кожи. Сопротивление – а затем ничего. Поймай и отпусти.
Затем он сам сделался ножом. Нож в воздухе – вдох, – а затем вошедший в плоть клинок, затаивший дыхание. Он ненасытно жевал и никак не мог удовлетвориться. Голод служил определением вида, и в своем роде он был лучшим.
Серый Человек открыл глаза.
Посмотрел на часы.
А потом повернулся на бок и продолжил спать.
В ту ночь Адаму ничего не снилось.
Свернувшись на матрасе, он накрывал лицо горячей от солнца рукой. Иногда, если зажать рот и нос, почти на грани удушья, ему удавалось заснуть.
Но на сей раз уснуть Адаму не позволяли раскаяние и память о кратком видении. Неправильность и безжизненность той женщины буквально висели в воздухе. Или у него в голове.
«Что я сделал?»
Адам в достаточной мере бодрствовал, чтобы думать о доме – «это не твой дом и никогда не был домом, те люди не существовали, а если существовали, они ничего не значат для тебя» – и о лице Блу в ту минуту, когда он сорвался. Он в достаточной мере бодрствовал, чтобы припомнить запах леса в ту минуту, когда он принес в жертву себя. Чтобы задуматься, не принимал ли он всю жизнь неверные решения. Возможно, он сам был неверным решением. Еще до того как родился.
Адам хотел, чтобы лето закончилось. По крайней мере, в Агленби он мог открыть последнюю страницу и увидеть отметку. Конкретное доказательство своего успеха в чем-то.
Он в достаточной мере бодрствовал, чтобы задуматься о приглашении Ганси. «Выбить тебе стажировку». Адам знал, что Ганси пытался оказать ему услугу. Портило ли это ситуацию? Он так долго говорил «нет», что не знал, когда сказать «да».
«Возможно, – произнесла крошечная и неизменно бдительная часть его души, – возможно, это всё в любом случае окажется напрасно. Стоит им увидеть грязь Генриетты у тебя под ногтями».
Адаму не понравилась осторожность, с которой Ганси заговорил об этом. Он словно ходил вокруг него на цыпочках, точь-в-точь как сам Адам привык ходить вокруг отца.
Он нуждался в кнопке перезапуска. Нажать на Адаме Пэррише кнопку и начать сначала.
Адам не спал, а когда заснул, то не видел снов.
12
На следующее утро Блу штудировала летний список литературы, когда Джими, ее тетка, пронесла через комнату тарелку, полную тлеющих растительных остатков. Джими, мать Орлы, была такой же высокой, но в несколько раз шире. Она также обладала грацией Орлы, иными словами, стукалась бедрами обо все предметы мебели. И каждый раз приговаривала «да чтоб тебя» и «провались оно». Это звучало хуже, чем настоящие ругательства
Блу подняла мутные глаза от страницы. Ноздри у нее защипало от дыма.
– Что ты делаешь?
– Окуриваю, – ответила Джими.
Она поднесла тарелку к парусиновым деревьям, которые Блу приклеила на стены, и подула на дымящиеся травы, чтобы направить дым на коллажи.
– Эта ужасная женщина оставила повсюду массу негативной энергии.
«Ужасная женщина» – это была Нив, сводная тетка Блу, которая исчезла некоторое время назад, после занятий черной магией на чердаке. А окуривание представляло собой использование дыма позитивных трав, способных изгнать «плохую» энергию. Блу всегда считала, что есть гораздо более продуктивные способы добиться благосклонности растений, нежели поджигать их.