Сотрудники ОБХС не слишком стремились посещать комнату с выходным пультом ЗУ “некомплектов”. Пульт был в максимальной степени оснащен как для общения “некомплектов” между собой и с внешним миром: микрофонами, иконоскопами, так и для их развлечений: электронными игровыми автоматами, проигрывателями, даже имитаторами звуков, видов, запахов. Эти развлечения и общения призваны были разряжать активность и эмоции “некомплектов”— но, к сожалению, отрицательные чувства у них быстрее накапливались, чем расходовались. Пустая комната со “стеной плача” всегда была наполнена перебранками, галдежом. Когда же в ней, в зоне восприятия “некомплектов”, оказывался кто-то из отдела, то без высказываний в его адрес — и хорошо еще, если на уровне: “Ишь, ходит! Нажевал рожу на казенных харчах, а мы здесь пропадай!”— не обходилось. Звучавшие в динамиках голоса не были, понятное дело, собственными голосами некомплектных личностей — просто каждая имела свою полосу звуковых частот и модулировала ее смысловыми сигналами. Но этак-то получалось даже обидней. Читатель с этим согласится, если представит на минуту, что выслушивает реплики в свой адрес от автомата с газированной водой.
Из всего сказанного становится понятным то далеко не радостное настроение, с которым Семен Семенович Звездарик шел и вел всех: Мегре, сыщикессу Лили, Витольда, Васю Долгопола и даже жену поэта Майского, приглашенную на “очную ставку” с супругом, — к “стене плача”. В наилучшем расположении духа была в это утро Лили, которая опиралась на руку комиссара с видом владелицы. У самого же Порфирия Петровича вид был кислый, помятый: удовлетворив любопытство, он на будущее все-таки решил ограничиться опусканием ступней в теплую воду.
Большая комната без окон, с яркими лампами в потолке и линолеумным полом была разделена проволочными сетками на три отсека. В левом лежали на носилках-самокатах доставленные тела; там же облачался в пластмассовые доспехи и защитный шлем лысый, атлетического вида служитель Лаврентий Павлович. Исследователи вошли в отсек управления, где находилась полукруглая панель с рядами рукояток, клавиш и контактными гнездами. Впереди за сеткой был главный, самый обширный сектор со “стеной плача”: вверху ее расположились динамики, микрофоны, объективы иконоскопов, кубы имитаторов и игровых автоматов; ниже — плоские зевы контактных разъемов. А далее и эта стена, и боковые были обиты в рост человека кожистым пластиком. В середине пола был привинчен табурет.
Пока входили, на стене из динамиков слышался галдеж. Но тотчас все стихло. Все почувствовали, что их рассматривают.
Семен Семенович решил сразу задать тон, показать себя этаким отцом-командиром, гаркнул бодро:
— Здорово, орлы!
Несколько секунд тишины. Потом среднечастотный голос с механической артикуляцией сказал внятно:
— Приветик, сволочь.
— Э-э, хамите…— огорчился начальник отдела. — Стараешься для вас, ночей не досыпаешь, а вы!..
— Видим, как стараетесь, с кем ночей не досыпаете, — произнес голос тоном пониже. — С девочками явились, поразвлекать.
— А эта беленькая, пухленькая ничего, — заметил третий. — Я бы такую тоже поразвлекал.
— Эй, детка, обессучивайся и давай сюда! — поддал четвертый. — Мы хоть и электрические, но все можем.
Лили заблестела глазками, повела плечом, послала в сторону динамиков воздушный поцелуй; внимание мужчин возбуждало ее. Жена поэта смущенно спряталась за спины.
— Она не может обессучиться, разве ты не видишь! — прокомментировал еще голос. В слова был вложен иной, поганый смысл. “Некомплекты” поняли, загоготали во все динамики.
— Звездун-свистун, а ты которую? — спросил высокий голос.
— Ну вы, лишенцы! — заорал Звездарик, побагровев по самую шею, хряпнул кулаком по панели так,, что в ней что-то звякнуло. — Всех выключу! Мы к вам с радостью, выпускать одного будем, а вы ведете себя, как босяки в кичмане.
Его не так легко было вывести из себя, но “некомплекты” имели опыт. В динамиках раздались свисты, улюлюканья, вой.
— Да тише вы! — послышался задавленный голос. — Кого выпускать-то будете? Может, меня? Миленькие, меня?!
— Профессора Воронова Илью Андреевича! — возгласил начальник отдела.
— Братцы, “бесноватого” будут выпускать! Да он у вас все разнесет!.. — В динамиках заулюлюкали, заскандалили пуще прежнего.
— Нет, так работать нельзя, — Семен Семенович вывел ручку громкости на нуль, динамики умолкли. — Не придавайте этому значения, — повернулся он к гостям. — Все они люди выдающиеся, но, к сожалению, лишенные черт, которые сделали их выдающимися. Действуйте, Лаврентий Павлович.
Служитель за перегородкой сказал: “Сэйчас!”— ловко приладил к голове и телу профессора (довольно раскормленному, с волосатой спиной) контактки, расстегнул ремни, вкатил носилки под “стену плача”. Затем воткнул штекерные колодки на другом конце гибких кабелей от контакток в разъемы, вышел и запер за собой дверцу.
Наступила очередь Витольда Адамовича и Звездарика. Первый вставил кассету с изъятыми у “соискателя” Вани Крика сутями в гнездо панели, склонился над клавишами, набирал коды команд. Семен же Семенович следил за свечением индикаторов, колебаниями приборных стрелок, поворачивал корректирующие рукоятки. Восстановление травмированной личности путем введения пси-сутей в тело одновременно из двух источников, из ЗУ и из кассеты, было занятием тонким, не алгоритмизируемым, здесь немалую роль играла интуиция операторов. На лбу Звездарика выступил пот.