Выбрать главу

Наконец заговорил Джианни:

— Он сказал, тут деньги и книги.

— Неужели? — Майкл едва мог сдержать смех. — Кто-нибудь из вас знает арабский?

— Откуда? Я итальянец! Зачем задавать такой дурацкий вопрос?

Сильвиу отрицательно покачал головой. Майкл кивнул. Он вдруг снова услышал голос, на этот раз более громкий, и от этого звука у него заледенело сердце.

— Что это? — воскликнул Сильвиу, разворачиваясь с пистолетом в руке в поисках цели.

— Это звук безумия, звук зла, — прошептал Майкл.

Его взгляд упал на каменную стену у лестницы, по которой они спустились. В ней виднелась большая деревянная дверь, черная как ночь, сделанная из полированного черного дерева, мерцавшего в свете факелов. По основанию, вершине и центру она была обита железными полосами для усиления. Косяк и просветы залиты смолой. Эта черная, похожая на деготь субстанция не только служила горючим материалом для факелов, но и использовалась на кораблях для герметизации, препятствовала проникновению воды. Именно этот состав позволил первым мореходам совершать дальние путешествия.

— Подержи, — сказал Майкл, передавая Сильвиу факел. Он ухватился за золотистую ручку и потащил на себя. Дверь не подалась. Из-за тепла она разбухла и вдавилась в косяк. Майкл уперся правой ногой в стену и изо всех сил рванул дверь на себя — та распахнулась.

Он заглянул в комнату; его тень плясала на стене в тусклом свете факела, проникшем в это темное пространство. Осторожно шагнул внутрь, остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Воздух здесь был сухой и безвкусный в сравнении с влажной пещерой за дверью. Он разглядел груды металла, блестящая поверхность которого мерцала множеством звездочек в том слабом свете, что проникал сюда. На земле здесь и там лежали тела, древние и изломанные. Здесь убивали друг друга и кончали с собой пираты Кемаля Рейса. Они лежали с саблями в руках на земляном полу.

Майкл продвинулся дальше. Плащ темноты окутал его, зазвучали голоса — тихие, поначалу похожие на гул, словно группа людей разговаривала вдалеке; слова неразличимы, ни один голос не похож на человеческий. Голоса, звучащие все громче, взламывающие его разум.

Майкл пытался сохранить здравомыслие, не пускать в себя голоса, но о чем бы он ни думал, как бы он ни пытался очистить свои мысли, голоса звучали все явственнее.

«Майкл… ты помнишь меня? — шептал злобный голос. — Много лет назад ты думал, что сможешь избавить от меня мир, похоронил, спрятал в германском лесу, но меня невозможно уничтожить».

Ему нужен был свет, факел — что угодно, чтобы рассеять тьму. Он чувствовал себя как ребенок, который боится того, что может таить в себе темнота. Чувствовал, как в нем нарастает первобытный страх, как ему хочется взять ноги в руки и бежать отсюда. Теперь он понимал предостережения монаха о необходимости оставаться на свету, о силе тьмы.

«Майкл, — раздался новый голос. Сент-Пьер не слышал его несколько лет. Когда-то тот утешал его, но теперь звучал раздраженно, мстительно. — Я умираю, и ты заменяешь меня новым отцом, — прокричал голос его приемного отца Алека Сент-Пьера. — Ты уничтожил память обо мне, надеясь создать нечто лучшее. Мэри умерла — и теперь ты хоронишь ее память, заменяя ее, как и меня».

И вдруг Майкл понял, что это всего лишь обман. Голоса будили и проявляли в нем страхи, они были его подсознанием, рвущимся на свободу из пут рациональности, пытались подавить разум чувством вины и стыда, посеять в нем семена паранойи, которая грозила свести с ума. Но как бы он ни пытался взять себя в руки, они становились все четче. Его психика стала похожа на взбесившийся сумасшедший дом.

Но потом ему удалось сосредоточиться на том единственном, что принесло покой разуму; том единственном, что рождалось в нем самом. В его сердце. Кэтрин. Она дополнила его сердце своим. Майкл пустил это тепло в разум, душу, прогоняя голоса, восстанавливая способность к здравомыслию. Он позволил образу любимой войти в его разум, зацепился мыслями за блеск ее волос, глаза, отражавшие чистоту души. Погрузился воспоминаниями в их объятия, в любовные ласки, теплоту и шелковистость ее кожи.

Голоса становились все громче, превращались в сводящие с ума крики, нарушали то душевное спокойствие, к которому он вернулся с помощью КК. Но Майкл знал, как бороться с этим рвущимся в него безумием. Он крепко держался за образ Кэтрин. Засунул руку в карман и сжал в пальцах медальон, вернувшийся к нему вместе с письмом. Не выпуская его, двинулся к выходу, к свету. Пальцы его изо всех сил вцепились в этот кусочек серебра, прогоняя из головы все мысли. Выйти из помещения оказалось куда как труднее, чем войти в него. Тело его преодолевало внутреннее сопротивление, а разум боролся, чтобы не распасться на части; единственное, что удерживало его, — это мысль о КК.