Может, он был мужественным человеком, героем? Хватило же у него духу покончить с собой… Впрочем… Гитлер тоже покончил с собой… Нет, героизмом тут и не пахло, оба они — что Гитлер, что Тамура — были жалкими маньяками, презренными трусами. Тамура жестоко просчитался. Хотел в одиночку перевернуть мир, и вот что из этого получилось…
В тот день, когда меня сцапали шпионы, я все-таки удрал. Воспользовался суматохой вокруг машин и дал тягу.
Отправился домой, в Токио, в мое старое гнездышко, где мы с Кисако столько раз ссорились и мирились. Шел вместе с изнемогавшей от усталости толпой по дорогам, которые были запружены остановившимися машинами. Когда ночь уже близилась к концу, я переступил порог моей квартиры. Давненько я тут не бывал, но квартплату высылал регулярно каждый месяц.
Чутье меня не обмануло.
В грязной, пыльной комнате горела свеча. Кисако сидела у изголовья Гоэмона и мурлыкала колыбельную песенку.
Растянувшийся на постели Гоэмон, Кисако в роли заботливой нянюшки — привычная картина. Меня поразило другое.
В руках Кисако был увесистый молоток, и она время от времени стукала им Гоэмона по лбу.
— Кисако, дорогая, бедняжка моя! — закричал я. — Не выдержала ты всего этого кошмара! Заболела… Сейчас побегу за доктором!
Но Кисако ничуть не изменилась.
— Я тебе покажу доктора! — сказала она, сверкнув глазами. — Подойди только, я и тебя тресну…
— Но… что ты делаешь?! Зачем его бьешь?
— А-а, — она устало махнула рукой. — Не знаю… Может, и правда сбегать за врачом? По-моему, наш Гоэмончик несколько тронулся после того, как ему на голову упал тот камушек. Это еще в замке началось. Представляешь, ему уже мало, когда его гладят, все просит и просит, чтобы я стукнула его чем-нибудь тяжелым. Вот я и стукаю. Жалко что ли доставить человеку удовольствие?
Я бросился к Гоэмону. Дышал он тяжело. В глазах стояли слезы.
— Кисако, это…
— Припадок падучей начинается?
— Нет… Это — ностальгия, тоска по родине…
Мы два месяца ухаживали за Гоэмоном, не обращая внимания на бурю, свирепствовавшую за стенами нашего дома. В конце концов он пришел в себя и заговорил:
— Домой, назад, к себе на родину… Хочу, желаю, скучаю… Не выдержать мне земной жизни… Да и срок прошел, истек, утек… Скоро за мной приедут…
— Все, Тода, хозяин, дружок! — сказал Гоэмон и поднял вверх обе руки. — Приехали за мной…
С неба, красного от вечерней зари, прямо на наш холм плавно опускался полупрозрачный, похожий на медузу космический корабль.
— До свидания, Тода, прощай, прощевай, не грусти, не скучай…
— Гоэмон! — невольно воскликнул я. — Ты хочешь уйти и оставить наш мир в таком кошмарном состоянии?!
— А что? — обернулся Гоэмон. — Разве я сделал что-нибудь плохое, дурное, нехорошее?
— Шутишь ты, что ли? — Я указал на мертвый порт, на затихший портовый город. — Посмотри вокруг… Ведь все это ты натворил! Перекорежил всю нашу Землю, отбросил на целое столетие назад. А теперь уходишь…
— Я не сам, не своей персоной, не своим умом… Тамура-сан просил, я и делал, творил, производил. Тамура-сан изрекал, вещал, что это необходимо для блага вашей Земли…
— Гоэмон! Гоэмон! — сказал я с укоризной. — Ты же умный, ты же добрый. Ну, ответь, разве ты не добрый, а? Неужели сам не понимаешь, что взрывчатые вещества еще могут нам пригодиться? Конечно, война, бомбы, снаряды — это все кошмар, это никому не нужно. Но ведь взрывчатые вещества можно использовать совсем для других целей, для полезных дел. Ведь люди же в свое время не поубивали всех диких животных только потому, что они кусались. Возьми собаку, например. Ее приручили, она стала первым другом человека. А история огня? Ведь мы пользуемся огнем не для того, чтобы поджигать дома. Огонь дает тепло, на огне готовят пищу… Взрывчатка… опасная, конечно, штука… Но мы же не идиоты. Неужели мы допустим гибель всего человечества?.. А ты хочешь отнять у нас прогресс, отнять наш завтрашний день.
— Не обманывай меня, не морочь голову, не забивай башку, — усмехнулся вдруг Гоэмон. — Сам же говоришь, что люди могут себя сжечь, убить, уничтожить… Да и нефть…
Вдруг тон Гоэмона изменился. Он посерьезнел и заговорил на правильном чистом японском языке.
Мне почему-то стало очень страшно. Именно из-за этого правильного языка. Кто он — Гоэмон? Может быть, он все время только прикидывался веселым чудаком? Может быть, он — высшая мудрость Вселенной? Существо иной галактики, где давно уже воцарились добро и справедливость? Зачем он пришел на Землю — научить глупых землян уму-разуму или покарать?
— Вы, земляне, странные существа, — сказал Гоэмон. — Планета у вас богатая, добрая планета. И меня поражает, почему вы поклоняетесь злу и искореняете добро? Ты говоришь — взрывчатые вещества… Много ли благ они вам дали? Посчитан лучше, сколько раз они были использованы во имя бессмысленного убийства… Или нефть. Вы не умеете с ней обращаться. Транжирите, разбазариваете. Ее вам и на пятьдесят лет не хватит. Наука и техника у вас, конечно, не на очень высоком уровне, но все же на достаточно высоком, чтобы контролировать собственные действия… — Гоэмон помолчал, потом снова перешел на шутовской язык. — Ничего себе планета, только очень шумная. Пу-пу! Бух-бух! Гром, гам, тарарам!.. А тебя и Кисочку я полюбил, хорошие вы звери, люди, человеки, побольше бы таких. Вот и хотел сделать вам дар, подарочек, сюрприз, чтобы жили вы тихо да мирно…
— Но…
— Не перебивай! Хватит вам суетиться, мотаться, болтаться. Кататься по дорогам на машинах, автомобилях, давить кошек, собак, людишек. А жить и без нефти можно, и без сверхзвуковой скорости. Потихоньку, полегоньку, не бедно, не богато. Трух-трух на лошадке… А чтобы рассуждать о завтрашнем дне, надо с честью прожить день сегодняшний, не позорясь, не пятная себя бессмысленным убийством. А то еще взорвете вашу Землю. Вот так! Подрастите немного, повзрослейте, тогда и будете думать о завтрашнем дне…
Я растерянно слушал Гоэмона. Он был и прав и неправ. Ну как бы ему объяснить?..
— Понимаешь, Гоэмон… Не все так, как ты говоришь. На Земле, конечно, еще много безумцев и злодеев. Ну, вроде Тамуры… Очень жаль, что ты попал в его лапы и не видел толком настоящих людей. Но поверь мне, настоящих больше. Они не допустят, постараются не допустить, чтобы наша планета превратилась в мертвую пустыню. Вот я тебя и прошу: не отнимай у нас завтрашний день…
— Не знаю, верю, не верю… — Он задумался. — А водородная бомба? Игрушки-хлопушки, пушки?.. А ребятишек, детишек сколько бегает без отца, без матери? Где они — отцы-матери? Поубивали на войне, погибли при бомбежке… Вот и подумай, кто похищает ваш завтрашний день. Ну ладно, разболтался я, пока!..
— Гоэмон, стой, подожди! — задыхаясь, я схватил его за руку. — Ты прав, но только отчасти. Я же сказал тебе, что простые люди…
Он пристально посмотрел мне в глаза.
— Что ж, мне не жалко. Если хочешь, могу все разом «разморозить». Для блага простых людей, как ты их называешь. Ну, так как же?
Я не знал, что ответить. Не представлял, каким станет наш мир, если вновь оживут ракеты, пушки и бомбы.
— Что же ты молчишь? — сказал Гоэмон, ступив одной ногой на прозрачный трап своего корабля. — Я не могу больше ждать. Выбирай, как быть?
Я молчал. С моего лба градом катился холодный пот. От моего «да» или «нет» зависел завтрашний день Земли. От одного-единственного слова простого маленького человека…
— Ну! — торопил Гоэмон. — Я отправляюсь! Говори скорее — да или нет?
Но я не мог разомкнуть губы.
А что бы вы ему ответили, люди?