Вдруг Кисако схватила меня за плечо и взмахнула рукой. Я невольно отшатнулся — сейчас влепит пощечину! Но на сей раз она не собиралась меня лупить, кажется, просила подождать ее здесь, на улице.
Оставив меня у подъезда, Кисако поднялась на третий этаж, в мою квартиру, и тут же вернулась с сумочкой. Открыла сумочку, вытащила несколько палочек мела, дала мне половину.
«Возьми, — написала она на фонарном столбе, — пригодится, как же иначе разговаривать?»
Кисако работала преподавательницей в школе по подготовке в высшие учебные заведения и всегда таскала с собой мел. Ее внезапная находчивость умилила меня почти до слез. Я притянул ее к себе и поцеловал.
И вдруг вспомнил бесцеремонного гостя, назвавшего поцелуй «кусанием».
«Что с Гоэмоном?» — написал я на столбе.
«Спит как мертвый. Я пойду к себе домой, хочу посмотреть, что там у нас делается. Не могу находиться под одной крышей с этим ужасным типом!»
«Правильно! Иди. А я, как только вернусь, вышвырну эту скотину к чертовой матери!»
«Ладно, посмотрим. Лучше поскорее иди».
Я еще раз крепко обнял Кисако и, «покусавшись» с ней, побежал по ночным улицам.
Нет, никогда не понять мне женской души! Даже душа моей возлюбленной — загадка. Дорогую помаду таскает в кармане, а паршивые мелки хранит в сумочке. Или это профессиональная привычка? Вряд ли, просто нервная система у женщины устроена по какой-то совершенно неведомой мужчинам схеме…
Ночные улицы Токио выглядели довольно странно и, пожалуй, даже жутко. Впрочем, именно этого я и ожидал.
Машины ехали страшно медленно. Люди шли, тревожно озираясь по сторонам. Входили в дома и тут же снова выходили на улицу, пытаясь понять, что происходит. Поглядывали на небо, качали головами, прочищали уши, неуклюже жестикулировали.
Какой-то младенец бился на руках у матери и отчаянно ревел. Разумеется, об этом можно было догадаться только по сморщенному, залитому слезами личику и широко раскрытому, еще беззубому рту. Мужчина, задрав голову, безостановочно шлепал губами, посинев от натуги. Понятно — орет во все горло, хотя сам понимает, что никто его не слышит. Может быть, уже спятил… Или просто-напросто зевает?.. Во всяком случае, пока я глядел на него, на меня напала страшная зевота.
Глаза у всех были растерянные, тревожные, вопрошающие.
Трамваи и автобусы продолжали ходить, но двигались необыкновенно медленно и абсолютно беззвучно — гигантские черепахи из кошмарного сна.
Огромная столица, полчаса назад изнемогавшая от невероятного шума и грохота, сейчас погрузилась в жуткое безмолвие. Тяжелая замедленность движений, тишина — словно на дне морском. Если бы стать вдруг зрителем, а не действующим лицом, пожалуй, было бы даже интересно наблюдать эту совершенно необычную картину.
Я вгляделся в тень, мелькнувшую над головой, и увидел большой пассажирский самолет. Распластав черные крылья, он скользил по воздуху, словно зловещая сказочная птица. Мигали красные и зеленые бортовые огни. Шасси были выпущены. Серебряные лопасти четырех пропеллеров отражали свет городских фонарей. И — ни звука, несмотря на такой низкий полет.
Он сделал круг, очевидно, заходил на посадку. Я представил себе встревоженного пилота, тщетно вызывающего по радио аэродром, перепуганных насмерть пассажиров, и мне стало не по себе.
Участились дорожные катастрофы.
Конечно, глухой водитель гораздо лучше слепого, но при полной, абсолютной глухоте, очевидно, все реакции заторможены, ослабевает шоферское чутье.
Что же будет?..
Этот вопрос все больше и больше мучил меня.
Когда я добрался до электрички, моя тревога увеличилась. У билетной кассы была страшная давка. Какой-то мужчина прижал контролера к турникету у выхода на платформу и тряс его как пустой мешок.
И опять же — ни крика, ни ругани, ни топота ног. Гнетущая тишина усиливала чувство тревоги и беспомощности.
Я ехал в переполненном, подрагивающем на стыках, онемевшем вагоне. Ехал в центр онемевшего города. И вместе с другими немыми пассажирами неотрывно смотрел на мерцавшую в небе световую дорожку — последние известия:
«…По всей Японии разладилась связь… Движение самолетов на внутренних линиях и движение поездов по новым железнодорожным веткам временно приостановлено…»
«Плакатное» заседание парламента
Измучившись до последней степени, несколько раз чуть не угодив под машину, я наконец добрался до фирмы. В тот самый момент, когда я собирался нажать ручку двери, какой-то человек выскочил из окна и бесшумно шлепнулся на тротуар.