Как ни крути, но я расстроился. Моя нервная система была нехило истощена, поэтому даже мельчайшая неудача выбивала из колеи. Хотелось и выпить, и закурить, а лучше – сделать все одновременно.
Я укрылся в кладовке от чужих глаз, чтобы остаться наедине с жалостью к самому себе. Не знаю, как это работало, но определенно это чувство доставляло странное удовольствие. Вряд ли я не включал свет в квартире и без остановки слушал грустную музыку в надежде, что станет немного полегче.
Был во всей этой истории определенный мазохизм. Я это знал и не собирался останавливаться. Все ответы на мои вопросы валялись на самом дне, до которого мне еще только предстояло дойти.
***
Мало кто становится официантом с надеждой на светлое будущее и карьеру в этой сфере. Кто-то приходит, чтобы оплатить учебу или помочь родителям, которые ее оплачивают. Кто-то приходит отсидеться, пока не подвернется работа получше или просто нормальная.
Исключения бывают, но официант, который говорит, что любит свою работу, либо врет, либо просто очень странный. По крайней мере, я всегда таких избегал. Их заметно сразу – они искренне улыбаются гостям, следят за чистотой в зале и, конечно, никогда не работают с перегаром.
Ресторан населяли официанты-экономисты, официанты-лингвисты, юристы, даже сраные геодезисты носились с подносом от стола к столу в надежде на чаевые.
Официанта-студента можно понять, но чем дольше человек остается в профессии после окончания университета, тем обреченнее выглядит. Официанты за 30 казались нелепыми, официантов за 30 и с двумя детьми хотелось пожалеть и погладить по голове.
Эти люди продали душу дьяволу чаевых и в один момент так и не смогли остановиться. Оставили в прошлой жизни свои мечты, надежды, планы, смиренно убирали столы и выполняли просьбы гостей, даже самые идиотские.
Сам я вряд ли мог послужить примером для подражания. В детстве мечтал стать водителем маршрутки, но постепенно моя мечта, к радостью или к несчастью, отдалялась. Водителем я уже вряд ли мог стать, но, чтобы свалить отсюда до 30, времени было еще достаточно.
Может быть, поэтому я так долго этот вопрос откладывал, как и другие скопившиеся проблемы. Казалось, что если попытаться не обращать внимания, то они решатся сами собой.
Но постепенно приходило понимание, что я, как и остальные, крепко сидел на игле общепита. Я точно также продал свою душу за чаевые и уже по колено был в этом дерьме. Они дурманили, шептали на ухо о том, что не все так плохо.
Чаевые обманывали, а у меня было все меньше сил с этим обманом бороться. Я перестал находить с деньгами общий язык. Я и раньше не умел их копить, а теперь вообще разучился. Они откладывались только в том случае, если я не успевал все потратить. Это просто теряло смысл. Я всегда знал, что сколько бы денег ни спустил в баре, на следующий день они все равно вернутся в мой карман, достаточно было не забыть оставить на проезд и пачку сигарет.
Меня бросало в дрожь от одной мысли о том, что зарплату можно получать два раза в месяц. А что же делают люди остальные 28 дней? От этих вопросов я начинал потеть и волноваться. Вне этих стен меня поджидал абсолютно непонятный и неизведанный мир, к встрече с которым я явно не был готов.
Нужно было отвлечься, срочно. Мысли лезли в голову беспрерывно. Эта работа сводила меня с ума и обещала когда-нибудь доконать. Я не хотел становиться похожим на них, слоняющихся по ресторану в поиске чистых бокалов, приборов и в безуспешных поисках самих себя.
Я выпил очередную чашку, облокотился на спинку дивана, закрыл глаза и представил, что сижу за рулем маршрутки. Это не помогло – водителем я тоже быть не хотел. Только расстроился еще больше…
***
Люди постепенно заполняли ресторан. Гости радостно улыбались, официанты чуть менее радостно улыбались им в ответ. Как все они могли сохранять хорошее настроение и вести себя подобным образом, когда мне было так плохо?
Мне казалось это как минимум пошлым: улыбаться в такой идиотский день, в таком идиотском месте. В какой-то момент начало казаться, что все они улыбаются и хихикают, глядя на меня. Все эти люди глумились надо мной, не скрывая своего пренебрежения. Как будто знали о моем состоянии и знали, что трясет меня далеко не от холода.
Вряд ли я начал сходить с ума: я же не 30-летний официант. Просто с алкоголем и темпом его вливания я немного переборщил. Когда пьешь долго и почти без перерыва, он действует на организм не совсем предсказуемо. Час назад я был почти бодрым молодым человеком с легким ароматом перегара, а сейчас чувствовал себя школьником, который перепил на выпускном. Я был очень пьян, слишком рано. Я был пьян, но хотел быть еще пьянее.