– Да? – если девушка и разочаровалась, то на улыбке это никак не отразилась – она оставалась по-прежнему лучезарной. Сорген попытался прочесть в ее темных глазах мотивы поведения, но не преуспел. В конце концов, какими бы они ни были, ему это ничем не грозит. Нужно быть осторожным, однако не больше, чем всегда. Обычаи у моря Наодима не отличались суровостью и нравственной строгостью, и для него одного законов никто не переделает. Если девушка так явно желает познакомиться с ним в расчете на последующую выгоду – что ж, это только ее риск. Когда он не оправдается, она сможет винить в этом только собственную самонадеянность.
– Меня зовут Каллелия, – продолжала тараторить тем временем девица. – Вам нравится это имя? Мама говорит, что это названия красивого цветка из далекой страны. Мой отец управляет Десятью Деревнями на западе княжества. Место ужасно скучное и отсталое, не в пример этому замечательному городу! Мы с сестрой приезжаем сюда раз в год, чтобы недельку поразвлечься. К сожалению, на больший срок у отца не хватает денег…
Глаза ее раскрывались все шире и шире по мере того, как она уводила Соргена в один из глухих тупичков. Шаг за шагом, она все теснее прижималась к его бедру своим и сильнее обхватывала рукой локоть. Недвусмысленное предложение, которое Сорген не собирался игнорировать. С легкой дрожью он вспоминал, каким горячим и пьянящим может быть женское тело, отданное в твою власть… Давненько он не обнимал такую молодую и, судя по всему, страстную женщину! Не выдержав, он первый остановился, развернул Каллелию к себе и впился в ее мягкие губы своими. Она не думала сопротивляться; напротив, прижавшись к нему твердыми выпуклостями грудей, девушка обхватила цепкими ручками шею Соргена и повалила его вниз, под сень кипарисовых ветвей…
Солнце утонуло в море, пока они предавались бурным игрищам на сухой земле, заваленной тускло-зелеными хвоинками. Луна заняла его место в небе. По одной из здешних легенд, Луна была женой Солнца, ветреного красавца, пустившегося в бега. Испокон века жена догоняла мужа, но это удавалось ей лишь в редкие случаи затмения – а потом погоня продолжалась. По дороге Луна роняла слезы, которые становились звездами.
Поднявшись с земли, любовники, перебрасывающиеся тихими смешками, пробрались по лестнице в комнату Соргена. Другие постояльцы, спустившись в обеденный зал, поглощали ужин и проводили время в беседах – эти же двое никак не могли оторваться друг от друга. Лишь к полночи Каллелия, уставшая и наконец-то примолкшая, уснула. Сорген поднялся и стал одеваться, разглядывая девушку со странным чувством. Она была симпатичной, ласковой и едва ли не по-детски непосредственной – либо старательно создавала таковое впечатление. Очаровашка… разве что слишком болтлива. Тем не менее, никакого глубокого чувства к ней Сорген испытать не мог. Девушки, охотно прыгающие в постель, вызывали в нем чувство протеста. Почему? Он не мог этого решить для себя. Быть может, это результат иного воспитания: в традициях Энгоарда девичья честь, определенная холодность в отношениях мужчин и женщин считались обязательными нормами среди Высоких. Очевидно, как ни хотелось бы Соргену считать себя полностью порвавшим с тем обществом и его устоями, отголоски затерялись глубоко внутри и давали о себе знать. Его идеалом была неприступная, строгая красавица, которую неимоверно трудно завоевать. Такой он пока не встречал…
Каллелия посапывала, уткнувшись лицом в подушку, а лунный свет делал ее круглое бедро похожим на слоновую кость. Соргену вдруг захотелось провести по нему ладонью, почувствовать бархатистую гладкость кожи и тепло молодого тела, но он заставил себя отвернуться. Довольно.
Он завязал кушак на атласном халате и поправил воротник. Через гостиную, с остатками фруктового ассорти на огромной широкой чаше, он выбрался в коридор и снова поднялся по лестнице на крышу. Ветер усилился и постанывал в кронах кипарисов, однако он до сих пор оставался теплым. Ветви качались, своим мерным шелестом заглушая шум прибоя. С запада по небу ползли темные громады туч, постепенно гасящие звезды.
Сердце Соргена вдруг отчего-то бешено забилось. Тело пробрала дрожь, словно теплый ветерок превратился в ледяной вихрь. Будто все печали, которые он только мог найти в себе, сковали сердце: одиночество, неудовлетворенность, потерянность в этом чужом мире. Объятый внезапной тоской до такой степени, что на глазах выступили слезы, Сорген бросился в один из тупичков, чтобы скрыться там от меркнущих звезд и тяжких вздохов ветра. Глухой стон вырвался из груди: прямо перед ним, на каменной скамье, жалкий и сгорбившийся, сидел Призрак.
Он сейчас же вспомнил приведение, назвавшееся душой его сестры, хотя не видел его с тех давних пор, когда они впервые встретились рядом с Тремя Вершинами на севере Страны Без Солнца. Сейчас Призрак стал еще более прозрачным и нереальным, чем тогда. Склонив голову, он неподвижно сидел и глядел на свое отражение в овальной лужице с бортиками из треугольных кирпичиков. Рядом с приведением Сорген просто задыхался от желания разрыдаться в голос и сотворить над собой нечто ужасное. Тогда, после первой встречи, он быстро убедил себя, что их встреча привиделась ему во сне; попытавшись вернуть контроль над своим сознанием, он яростно всхлипнул и ущипнул себя за шею. Боль была глухой и долгой, будто распавшейся на десятки мелких булавочных уколов.
– Ты! Ты… ты вернулась?! – кое-как выговорил Сорген, так и не решив, как относится к Призраку – как ко сну или реальности. Приведение молчало, доставляя этим дополнительные страдания. Казалось, внутренности Соргена превратились в бурлящий водоворот, и сейчас порвут телесную оболочку, чтобы разлететься по всей крыше. Горло его сдавило, и он бросился на колени, молитвенно складывая руки.
– Не молчи! Скажи хоть что-нибудь!! Через столько лет ты пришла ко мне вновь, чтобы просто молча мучить?
– Не я мучаю тебя, злой Дальвиг, – отрешенно прошептал Призрак. – Это ты. Ты сам мучишь нас обоих.
– Нет, неправда! – с жаром воскликнул Сорген, в страдании скривившись, когда услышал забытое имя. – Я не трогал тебя; я не звал тебя; ты мне не нужна!!
– Да, да… – печально подтвердил Призрак. – Я не нужна тебе, жестокий Дальвиг. Ты – яростное солнце, что жжет раскаленными лучами и бежит, не оглядываясь, навстречу ужасному концу мира. Я – луна, которая скоро растает среди выплаканных слез.
– Я ни от кого не бегу, – Сорген попытался гордо вскинуть голову, но жест получился жалкий, полный ожидания неизвестно чего.
– Наш спор не имеет смысла, – тускло ответил Призрак и отвернулся. Едва заметный в темноте силуэт был таким тонким и хрупким… Казалось, даже легкое дуновение способно развеять призрачную плоть. В повороте прозрачной головы сквозили безнадежность и обреченность. – Я тоже не преследую тебя – мы просто неотделимы. Ты станешь упрекать свою руку, что она преследует тебя и не дает покоя?
– Ты никогда не была моей частью! – запротестовал Сорген.
– Снова не то, глупый Дальвиг. Уходи. Ложись спать. Забудь нелепый призрак, как страшный сон.
Сорген в ярости взмахнул рукой и стукнул себя кулаком по бедру. В ноге немедленно вспыхнула дикая боль, но он только глухо застонал, принявшись метаться рядом со скамьей.
– Все неправильно. Ты сама зовешь меня! Я не мог понять, что тянет меня на крышу в столь поздний час, пока не увидал тебя. А теперь ты велишь мне уходить прочь? Чего тебе нужно?
– Ничего…
– Нет!!! Нет!! – Сорген метнулся к ногам Призрака и, внезапно переменив ярость на покорность, упал на колени. – Я прошу у тебя снисхождения! Смотри! Князья дрожат, когда видят меня, их советники теряют разум от страха – но перед тобой я сам повержен и умоляю. Что я должен сделать? Что??
– Бедный Дальвиг! – голос Призрака задрожал еще сильнее прежнего. Снова повернувшись к Соргену, девушка подняла руку, словно сотканную из тающего утреннего тумана, и провела над головой молодого колдуна. Ледяное отчаяние окатило его с головы до ног. Он поднял бледное лицо и увидал крупные слезы, дрожащие в уголках бездонных черных глаз привидения. – Ты должен совершить невозможное. Измениться так, чтобы я могла соединиться с тобой… Но это неслыханно, неосуществимо. Мы обречены. Человек не может существовать без души, как и душа не может существовать без человека. Мы с тобой – чудовища, которым не место в мире. Сначала уйду я, а потом ты. Ничто не сможет помочь нам, несчастный Дальвиг!