– Ну же! – шептал Сорген потрескавшимися губами. Жажда его тоже изрядно мучила. – Надо идти. Найти, где можно хоть чего-то поесть, потом как следует выспаться – и все будет в порядке. Этот берег не может быть необитаемым. Рыбачья деревушка, хижина отшельника… Нужно идти и искать. Каждый час дорог.
Он уговаривал сам себя, и за словами дикая усталость немного отступала. Ноги загребали песок, но продолжали шевелиться.
Сорген недоумевал: почему Рогез или Хейла не вызовут его? Это было бы лучшим решением… прекрасным выходом… логичным выходом… выпадом… выгулом… Ох, что за бред лезет в голову! Там песок, в точности как под подошвами пришедших в негодность сапог. Нет, не к добру это их молчание. Пускай Хейла после своего могучего морского заклинания была без сил и, к примеру, спит до сих пор, но Рогез… и еще Гуннир – или на него рассчитывать не стоит? Вот уж скользкий и мерзкий тип, от которого и помощи принимать не хочется. Пусть лучше и не вспоминает о Соргене… или все-таки не лучше? А может все гораздо проще и страшнее: эскадра не смогла отбиться от врага и сейчас их распухшие тела носят волны!? Или они захвачены в плен, обездвижены и лишены голоса, чтобы не могли колдовать. Нет, это слишком уж плохо, так что лучше о таком исходе не думать – тем более, он самый вероятный. Нет! Надо сосредоточиться на ходьбе. Впереди, далеко впереди темнели какие-то камни, торчащие из песка и из воды у берега. Перстень указал туда, как на ближайшее поселение людей. Сорген искренне надеялся добраться туда до темноты и найти там хоть какую-то помощь.
Камней было очень много – самого разного размера, формы и цветов, от черного до темно-коричневого. Самые большие были угловатыми, покрытыми трещинами глыбами размером с трех дро – настоящих, больших дро, конечно. Мелкие валялись тут и там между ними, а самые великолепные экземпляры, сточенные "в талиях", высились в воде, саженях в десяти от полосы прибоя. Впрочем, их скорее стоило назвать скалами, а не камнями. Одна из них, словно вожак в стае, была особенно велика. Ее плоскую вершину украшали несколько кривых маленьких сосен и росшая пучками серо-зеленая трава, в многочисленных выступах гнездились чайки, а крутые бока украшали дыры. Это уже остров, не иначе!
Оторвавшись от созерцания прибрежных скал, Сорген принялся огибать торчащие из песка камни. Один, другой, третий – и вдруг вода оказалась у него перед носом. Сначала он подумал, что запутался и свернул налево, но потом вгляделся внимательно. Он стоял на берегу залива… даже нет, на берегу впадающей в море реки. Мутная полоса текла точно с севера и шириной была саженей тридцать. Обрывистые кручи берега отступили прочь, а пляж резко повернул направо и раздался вширь. Камней там почти не было, да и песок вскоре кончался, превращаясь в полосу бурой глинистой почвы, поросшую редкими кустами и чахлой травой. Еще дальше к северу утесы постепенно снижались, расплывались и становились прерывистой цепочкой конических холмов. За ними даже можно было увидеть зелень леса, хотя это мог быть обман зрения… С его-то состоянием не мудрено ошибиться. Сердце Соргена, неподвластное холодному рассудку, судорожно сжалось: ему почудилось, будто он видит за холмами дубовые рощи со вкраплением красных пятен рябин. В страшной дали от родины он жил больше пяти лет и никогда его не мучила ностальгия; иная природа, другая погода, непохожие города – все оставляло равнодушным. Однако сейчас, едва увидев, или даже подумав, что увидел, такой знакомый и одновременно забытый лес, Сорген занервничал, как невеста на первой встрече с будущим мужем. Тело его стало необычно легким, а усталость переродилась в некое состояние, когда разум отделен от своей оболочки и не получает от нее никаких сигналов. Он видел себя со стороны: измученный человек, бледно-серый, как покойник, в грязных и рваных одеждах, с лихорадочным блеском во ввалившихся глазах и кривой щелью в том месте, где у обычных людей находится рот. Неравномерно шагая, качаясь и тяжело дыша, он брел к лесу и не видел, что творится под носом.
Впереди на склонах холмов теснились низкие хибары с грязными каменными стенами, а с той стороны холмов над водой возвышались мачты кораблей. На противоположном берегу стояли дома поприличнее, из огромных глиняных кирпичей красного цвета – в один и два этажа. Людей видно не было, но они должны были здесь жить, потому что ветер доносил запах дыма, а на окраинах лежали кучи свежего мусора. Именно дым вернул молодого мага к действительности. Он остановился, как вкопанный и огляделся, пытаясь сосредоточиться.
Кажется, он оказался в каком-то убогом портовом городке, на юго-восточной его окраине. Ближайшие три холма были тесно облеплены домишками, кое-как сделанными из мелких камней, с плоскими крышами из дубовых плах. Стояли они так плотно, что, свернув с кривой улочки, протиснуться между соседними домами можно было только боком. На «набережной» вместо халуп стояли длинные бараки, окруженные частоколом из небольших заостренных бревен. Еще дальше, у деревянных мостков-причалов качались на легкой волне, идущей с моря, десятки лодок и баркасов, казавшиеся в наступающих сумерках тушами морских животных, всплывших на поверхность. Среди них, как киты в стае дельфинов, затесались громады морских судов – не менее пяти штук вытянулись цепью вдоль реки. Шальной луч солнца, напоследок пробивший закрывшую небо пелену, окрасил вороньи гнезда на верхушках мачт в красный цвет; сами же корабли погружались во мрак. За ними, на другом берегу, Сорген с трудом разглядел группы точно таких же, как рядом с ним, хибар. Там тоже стояли корабли, правда, гораздо меньшие по размерам – что-то вроде парусных вельботов или мелких бригантин.
Сорген обернулся к ближайшей улочке: рядом, у домишки, размером заметно большего, чем остальные, появилась темная фигура. Изрыгая невнятные ругательства, она вывалилась наружу из раскрывшейся двери, а следом за ней неслись хриплые вопли, женский визг и стук посуды. Крохотные окна тускло светились, труба густо дымила. Судя по всему, это была таверна. Вышедший из нее посетитель до сих пор сжимал в руках здоровенную глиняную кружку, к которой периодически прикладывался. Даже с расстояния в двадцать шагов можно было увидеть пьяный блеск в глазах этого грязного, буйноволосого гиганта. Одет он был в распахнутую на голой груди полотняную куртку с рогожными вставками на плечах, а также в кожаные штаны, покрытые многочисленными белыми разводами. Морская соль.
– Эй!! – заревел вдруг гигант, явно обращаясь к Соргену, потому как больше на улице никого не было. Колдун вздрогнул: ему в голову немедленно пришло, что не стоило бы вот так сразу вступать в контакт с местным населением. Надо было спрятаться и понаблюдать… но теперь уже поздно. Не так он пьян, как кажется, этот здоровяк.
– Поди сюда, замухрышка! Не испытывай моего терпения! – снова заорал тот. Он допил из кружки и выбросил ее прочь.
– Ты мог бы разговаривать и повежливее, – заметил Сорген.
– Чего? – удивленно сморщился гигант. Нетвердой походкой он двинулся к колдуну, по дороге сплюнув тягучую слюну прямо себе на штаны. – С какого ты корабля, а?
– С "Благочестивых намерений", – ответил Сорген и криво ухмыльнулся.
– Врешь! – крикнул здоровяк, смешно тряся бородой. – Нет такого корабля!
Он подошел вплотную и теперь возвышался над колдуном на целую голову. Сивухой от него разило так, что впору было закашляться. Грозно заткнув большие пальцы обеих рук за широкий ремень, здоровяк зарычал:
– Э, да ты, видно, прочел мою татуировку? – он несколько раз ткнул себя в грудь, указывая все время в разные места. Впрочем, татуировка была всего одна, над левым соском: небольшой кораблик и непонятные закорючки под ним. – Понял, что я с «Гарделлы»? А ты, ублюдок, значит, с «Мониза». Все вы там такие худосочные и длиннорылые, недоноски. Ненавижу я вас, с «Мониза». Где вас ни встречу – всегда бил, бью и буду бить!