— Речь не об этом. Операцию можно выиграть, не обязательно ломясь напролом.
— Я и не намерен ломиться, — усмехнулся Жуков. — Буду всеми средствами навязывать свою волю противнику. Врага надо сокрушить — в этом вся суть.
— Цель-то одна, да пути решения могут быть различные.
— Не без того, — согласился Георгий Константинович. — У людей, у командиров характеры разные, всех под одну гребенку не пострижешь. У каждого свой конек. У меня — тоже.
Служба в инспекции ничем не обогащала Белова. Она устраивала его, пока учился в вечерней академии. Но вот академия окончена — что дальше? Бег на месте?
В ту пору служба в штабах и органах тыла вообще ценилась невысоко. Со штабной должности трудно было вернуться в строй, в седло, на самостоятельную работу. Павла Алексеевича привлекало именно живое, конкретное дело. А штабной опыт не повредит. Наоборот, после работы в Москве, после учебы он сам чувствовал, насколько выросли и расширились его знания. Вот и применить бы их на практике.
Все это объяснил он Буденному, выбрав удобный момент.
— Пять лет в столице, надоело среди бумаг. Истосковался по коню, — нажал Белов на тонкую струнку.
Семен Михайлович даже вздохнул:
— Я и сам бы сейчас в эскадрон, на простор дорог!
— Вам нельзя, у вас пост руководящий.
— А тебе можно?
— От вас зависит.
— Ладно, езжай, — неохотно согласился Буденный. Он вообще последнее время собирал вокруг себя людей, знакомых по Первой Конной. А у Белова вся семья конармейская, свой человек.
Просился на строевую должность не только Павел Алексеевич. Этого добивался и Жуков. Вот и получилось, что дали им направления в одно и то же соединение: в 3-й кавалерийский корпус, дислоцированный в Белоруссии.
Георгий Константинович Жуков принял 4-ю кавалерийскую дивизию, а Павел Алексеевич стал заместителем командира 7-й кавдивизии. Непосредственным начальником его был теперь комдив Е. И. Горячев, донской казак, разменявший пятый десяток лет, хорошо знавший старую кавалерийскую службу. Человек властный и самолюбивый, он, несмотря на малограмотность, старался не отстать от требований жизни. Присмотревшись к новому заместителю, начал почти все вечера проводить с Беловым. Хитрый казачина затевал спор, а потом слушал, изредка задавая вопросы: выуживал из «академика» то, что хотел знать.
У самого Горячева взгляды были довольно своеобразные. Во время германской войны он служил урядником под командой генерала Мамонтова и считал его одним из лучших полководцев среди кавалеристов. «Вот уж кто дело-то знал так знал! Не повезло ему. А окажись он в гражданскую у красных, он бы всех за пояс заткнул. Головастый генерал, как ни крути!»
Горячев держался за то, что было ему знакомо. Главное в тактике конницы — атака в конном строю. К огневому удару относился равнодушно, это задача артиллерии, дело второстепенное. О действиях танковых частей он, как и многие другие командиры, не имел почти никакого представления.
Заслуженный вояка, человек, много повидавший, Горячев никак не мог привыкнуть к своему новому коллеге Жукову, не принимал его всерьез, за глаза не называл иначе, как «этот мальчишка». Павел Алексеевич попробовал урезонить упрямого казака, тот отмахнулся. И вот на одном из первых совещаний в штабе корпуса вышел конфуз. Жуков высказал свое мнение, а Горячев с усмешкой бросил:
— Ладно, комсомолец, чего ты знаешь!
Георгий Константинович сдержался, но лицо у него было такое, что Белов понял: будет буря.
Во время перерыва Жуков отвел Горячева в сторону. Слов Павел Алексеевич не слышал, однако не трудно было понять: Жуков выкладывает своему старшему коллеге все, что думает, причем выкладывает с такой резкостью и прямотой, на которую способен только он. Горячев стоял взъерошенный, красный, вертел головой, не в силах выдержать стальной взгляд Жукова.
Короткий резкий разговор закончился тем, что Горячев вынужден был извиниться перед Жуковым в присутствии командира корпуса. Нелегко далось это самолюбивому казаку. Вид у него был растерянный. Когда возвращались в дивизию, Горячев не проронил ни слова. Лишь разводил руками и приоткрывал рот: вроде бы ахал беззвучно.
Зимой 1936 года Белов временно остался начальником гарнизона города Минска. И тут как раз пришел приказ встретить командарма Уборевича, возвращавшегося из зарубежной поездки — он читал лекции в германском генеральном штабе. Павел Алексеевич отправился на пограничную станцию.
В просторном международном вагоне — две семьи. Военный атташе с женой и Иероним Петрович с супругой. Белова узнал сразу. Показалось — обрадовался. Когда кончились таможенные формальности, пригласил в служебное купе.