Мы возили снег для обкладки барака. Работа была в полном разгаре, когда прибежали с криком:
— Женщины, на аэродром, самолет вылетел полчаса назад! Кто назначен на аэродром, собирайтесь!
Мигом побросали работу. Сборов немного, все вещи уже на аэродроме. Сбросила спецовку, переобулась.
Идем налегке, чтобы не вспотеть и не простудиться во время полета.
Прощание с остающимися, взаимные пожелания.
— Ну, в третий раз уже наверное улетите! Смотрите, обратно вас в лагерь больше не пустят!…
И потянулась черной змейкой, извивающейся между льдинами, вереница уезжающих и провожающих.
В этот солнечный день особенно ярко выглядит вся дикая красота окружающего нас первобытного хаоса; причудливо громоздятся ледяные торосы; отдельные ропаки кажутся окаменевшими чудовищами, и все переливается живыми, неожиданно разнообразными красками, словно идешь среди несметных масс драгоценных камней; изумрудными глыбами стоят старые толстые льдины; нежным аквамарином и бирюзой отсвечивают горы свежеизломанного молодого льда; глубокой сапфировой синевой горят ледяные гроты и пещеры; ослепительными алмазными искрами сверкают снега… И для тускло-серых и белых тонов, в которых нам обычно рисуется Арктика, почти не остается места! Кажется, что века за веками стоят и будут стоять эти глыбы, закованные суровым сном, и невольно нас захватывает это великое молчание, и сами мы идем молча.
Хочется впитать, унести с собой частичку этой непередаваемой красоты…
Дорожка твердая, утоптанная. Настроение бодрое, слегка возбужденное. Итти легко. Впереди облепленные людьми, мохнатой гусеницей ползут нарты с разряженными аккумуляторами, которые надо обменять на новые, доставляемые на ожидаемом самолете. Немного позади них — маленькие саночки, в которых сидит Аллочка. Она оживленно о чем-то болтает сама с собой, и из меха выглядывает ее розовая улыбающаяся мордочка. Каринку, как маленький меховой комочек, по очереди несут на руках.
Еще с утра с наблюдательной вышки заметили трещину во льду между лагерем и аэродромом; старший помощник с матросом пошли [246] осматривать дорогу, но не вернулись, и мы решили, что можно пройти. Пока нам попалась одна трещина, но небольшая, не шире метра; ее перешли без затруднений.
Дорога подходила к концу. Уже миновали оба флага, поставленные на высоких торосах по пути к аэродрому для сигнализации с лагерем; уже показались палатки на аэродроме, оставалось пройти меньше километра. Я шла впереди с несколькими другими женщинами, мы как раз говорили о том, что поторопились и придется долго ждать. В это время послышался шум. Шум мотора. Совершенно ясно, рисуясь в глубокой синеве черной стрекозой, несется самолет!
Мы найдены, к нам летят люди, первые люди с «большой земли»!
Радостный крик пронесся над безмолвными льдами Чукотского моря. Мы бросились вперед. Одна из женщин упала, рассыпав взятые на дорогу галеты, другие обнимались, прыгали от радости. Теперь надо итти скорее, чтобы не заставлять самолет ожидать! А он уже близко, уже снижается широкими кругами, и ярко горят на крыльях красные звезды, и ликующей радостью заливается сердце, как в большой праздник, когда над Красной площадью реют наши гордые птицы…
Чуть не бежим, но вдруг передние резко останавливаются, бегут в сторону, растерянно глядя кругом. Подбегаем — и что же! Дорогу нам преградило большое разводье метров 20–25 в ширину и несколько километров в длину! Ни перейти, ни обойти — а самолет уже над нашими головами, вот он пошел на посадку и скрылся за торосами.
На минуту замирает сердце: как сядет самолет?! Аэродром мал… Но вот самолет показался, бежит по аэродрому, как неуклюжая саранча, повернул и остановился. Уже самолет стоит и ждет, и мы совсем близко — меньше километра, а попасть к нему не можем. Больше всех волнуется кинооператор Аркаша Шафран: он с самого начала отнес свой аппарат на аэродром, он так мечтал заснять прилет первого самолета в лагерь, и вот из-за этой трещины великолепный кадр погиб.
Лихорадочно ищем способов переправы. В одном месте посреди трещины плавает маленький ледяной островок. 15 человек спихнули в воду рядом с островком огромную ледяную глыбу и на нее поставили разгруженные нарты, но первый попытавшийся перебраться искупался по пояс и, каким-то чудом перемахнув на другую сторону, побежал в палатку сушиться. Другой искупался по колени.