Торошение не прекращалось. Льдины все больше и больше подминало и поднимало наверх. На глазах росла гора торосов. Через несколько минут над бараком возвышалась груда льда, которая похоронила под, собой следы жилого помещения и один вельбот. От сжимавшегося льда тонкие трещины уходили далеко в глубь лагеря. Они избороздили его вдоль и поперек. Они были под каждой палаткой. Наша палатка оказалась как бы на острове. Три трещины треугольником выделили ее в маленький палаточный островок. [310]
Часам к пяти утра аврал был окончен и сжатие как будто бы затихло. Все в палатке легли отдыхать. Но отдыхать долго не пришлось. В семь часов прораб т. Колесниченко объявляет аврал по переброске самолета Слепнева на новый аэродром, так как старый сегодняшним сжатием весь поломало и ни принимать, ни отправлять с него самолеты нельзя. Первая партия ушла подготовлять полуторакилометровую дорогу, по которой можно было бы вести самолет. Вторая партия пошла на аэродромы подчищать трещины, образовавшиеся за минувшую ночь. Небо было чистое, но сильный ветер гнал поземку и делал погоду нелетной.
В Ванкарем была послана телеграмма: «Не вылетайте, лагерь принять самолеты не может».
Самолет Слепнева перетащить на другой аэродром было делом не легким. Дорогу, которую подготовили, в нескольких местах растащило передвижками льда, а местами совсем разорвало. У одной из таких трещин 40 человекам пришлось поработать больше часа. Обходить по ропакам и сугробам надо было не меньше десятка километров, а так ее не перепрыгнешь… Четыре метра отделяли одну стенку льда от другой. Заработали кирки, ломы, лопаты. Откалывались льдины и подтаскивались к майне. Одна за другой они заполняли трещину и делали ее проходимой. Мы торопились. Мысль о том, что ее может опять перековеркать, заставляла нас работать с удесятеренной энергией. Понтон из льда был готов, люди свободно переходили с одной стороны на другую.
Но как перетащить двухтонную машину?
Все сошлись на одном: надо пригласить еще человек десять — пятнадцать, и тогда быстрым рывком, без задержки, перетащим ее на другую сторону. Через 40–50 минут командированные привели на подмогу 15 человек.
Еще несколько минут, и машина на другой стороне, а через час мы благополучно доставили ее на новый аэродром.
В лагерь вернулись к вечеру. Оттого, что за ночь и день очень устали, не хотелось ни о чем думать. Все легли отдохнуть. На аэродром не ходили из нашей палатки трое: Илья Леонидович, Николай Карлович и Саша, — они были на работах в лагере. Мы были предупреждены, что сегодня получена свинина, которую будут сейчас жарить.
— Вы, Карлыч с Леонидычем, жарьте, а мы пока немного отдохнем. Когда будет готово, разбудите нас, — попросили мы.
Легкий толчок в бок. Это Карлыч угощал каждого спящего… [311]
«Вылетели»
Еще с вечера предупредили всех отлетающих, что если завтра будет хорошая погода, то самолеты Каманина и Молокова прилетят в лагерь рано и в день сделают по три-четыре рейса.
Погода обещала быть хорошей. К вечеру ветер стих и небо вызвездило. В пять часов утра весь лагерь был поднят на ноги. Собирались очередные отлетающие. К костру подкатывались бочки с нефтью для встречи стальных птиц. Заработала связь лагеря с Ванкаремом.
«Вылетели!» — передавали из радиостанции.
— Поддай погуще, чтоб небу было жарко! — раздавались голоса.
На вышке выставлен с биноклем наблюдатель. «Летит, но забрал далеко влево, наверно не видит». «Есть, хорошо, идет сюда», — передает тот же голос с вышки. Самолет пролетает над лагерем к аэродрому. По цепи передается: «Сел хорошо». Через 8-10 минут мы видим, что он уже снялся и забрал несколько человек.
Один за другим чередовались рейсы. С каждым отлетом в лагере все меньше и меньше оставалось людей. Коллектив таял… Вот и Слепнев вылетел на своей «американке», забрав шестерых. За день из лагеря на берег доставлено больше 20 человек. 11 апреля улетело 35 человек. Из списка очередности вычеркивались улетевшие номера. Почти из каждой палатки улетали люди. Из нашей улетело четверо: Илья Леонидович, Николай Карлович, Саша и Герман.
Осталось на ночь нас трое. [312]
П. Хмызников. Дрейф льдины с лагерем
Когда на другой день после гибели «Челюскина» я встретил Отто Юльевича, он спросил меня, что удалось спасти из научных приборов. Сообщаю ему, что астрономические обсервации мы сможем продолжать вести так же, как на «Челюскине». Из гидрологических наблюдений удастся поставить глубоководные определения температуры и инструментальное определение течений вертушкой Экмана, если не будет дрейфа льда. Гидрохимических же определений из-за гибели лаборатории нам вести не придется.