— Иди к Канцыну и помогай выносить меховое снаряжение.
Мои чемоданы с «макиной» и фотопринадлежностями медленно покрывались водой, а я таскал тиковые мешки, наполненные малицами.
Я сошел на лед, захватив с собой футляр, в котором находились [340] пленки (чистые и снятые) и дневники. Перед началом сжатия я успел сделать несколько снимков «Челюскина». На ходу зафиксировал моменты выгрузки продовольствия и самолета.
Во время выгрузки аэроплана «лейки», которые были всегда при: мне, выскочили из-за пазухи. Не скоро я заметил, что они болтаются снаружи. На льду я хотел продолжить съемку, но аппарат так замерз, что не было возможности повернуть рычаг затвора. Аппараты мои выбыли из строя.
В это время послышался чей-то крик:
— «Челюскин» погибает! Отходите дальше от борта! Сейчас будут взрываться котлы…
Началась новая страница в нашей экспедиции — жизнь на льдине.
Час за часом, день за днем мы строились, приспособлялись, изобретали и улучшали нашу жизнь. Шаг за шагом, по мере развертывания строительства, мною фиксировалась на пленке каждая деталь этой суровой борьбы со стихией.
Место гибели «Челюскина» походило скорее на пожарище. Странное дело: всех нас тянуло к этому месту. Я и сейчас проверяю себя: больше чем нужно, я стоял и снимал на месте гибели ледокола.
Из 60 суток, проведенных на льдине, большинство дней были-холодные. Работать «лейкой» в перчатках невозможно, а без перчаток не сделаешь более двух-трех снимков: пальцы начинают коченеть и теряют обычную гибкость. Перезарядить аппарат на воздухе трудно, потому что пленка при низкой температуре лишается гибкости и ломается. Если же войти в помещение барака или палатки, где температура выше нуля, фотоаппарат так обильно покроется: росой, что о дальнейшей работе нечего и думать.
Хорошо запомнился такой случай. С места гибели «Челюскина» вытаскивали зажатый торосами большой моторный катер на 48 человек. Все полярники впряглись в постромки и лямки, пытаясь выдернуть крепко застрявшую шлюпку. Тов. Шмидт цепко схватился за конец веревки, пытаясь не только силой, но и своим; голосом подбодрить товарищей.
— Раз-два, взяли!…
— Раз-два, сильно!…
— Раз-два, дружно!…
Вот уже полчаса как люди бьются и изнемогают, а катер ни с места.
Заняв высокое положение, с которого меня все видели, я взял! на прицел «лейку». [341]
— Товарищи! Здесь глаза 170 миллионов Советского союза. А ну-ка для хорошего фото!
Кто-то подхватил команду:
— Раз-два, дружно!…
— Раз-два, сильно!…
Катер сдвинулся с места. Еще одна победа…
Этот эпизод у меня снят почти на всем пути продвижения катера, т. е. на расстоянии 40 метров, которые были преодолены товарищами почти без остановки. Этот случай забрал у меня почти полную съемку кассеты.
Но вот наконец и долгожданная радость. Над лагерем мы услышали четкий звук моторов «АНТ-4». Это летел Ляпидевский. Отлет женщин и детей из лагеря мною заснят всесторонне. Я не пошел на аэродром. У меня была цель заснять самолет на фоне лагеря. В то время как Ляпидевский «загружал» свой аэроплан женщинами, в лагере произошло сильное сжатие. Разорвало камбуз — кухню. Разрыв угрожал и нашему главному продовольственному складу.
Этот день был днем рекордной съемки. В этот день мною было сделано 300 снимков.
Надо сказать честно, я не надеялся крепко на свою память, поэтому с «лейками» я не расставался даже ночью. Два месяца они были привязаны на мне мертвыми узлами. Когда я ложился спать, то чехол со снятым материалом, пленками и дневниками пристегивал к ремню ручных часов.
Если бы меня разбудили ночью, то я выскочил бы из мешка и на мне болтались бы три «лейки», а на левой руке около запястья висел бы пристегнутый заснятый материал.
Кроме повседневного отображения жизни нашей экспедиции мною за время похода сделано несколько серий. Фотоочерк «Собачья душа» показывает путь полярной собаки от щенка до гибели в лямках упряжки. В этих снимках мне хотелось показать, что собака для полярника играет ту же роль, какую играет лошадь для колхозника.
В серии, посвященной самолету-амфибии «Ш-2», я рассказал на пленке об удачах и неудачах аэроплана — нашего верного спутника. История этой полярной «птички» заняла у меня 200 снимков.
С того момента, как нас сняли со льдины, как я влез в фюзеляж самолета «Р-5» и наш любимый «дядя Вася» — Молоков уверенной рукой повел свою машину в Ванкарем, с этого момента началась жизнь, как в сказке. Все, как во сне.
В Уэллене наше пребывание совпало с празднованием 1 мая. [342]