Кренкель через плечо — на Шмидта. Шмидт лежит, глаза закрыты… Только бы не открыл… не спросил бы: «Какие новости, Эрнест Теодорович?…»
Но аппарат снова звал к себе. Следовали дальнейшие телеграммы — все о том же — от Ушакова, от Петрова.
Наконец передача прекратилась. Телеграммы в радиожурнале записаны. Надо кому-то вручать их… Но кому?
Ясно, Шмидту! По правде сказать, он уважает, любит, ценит Отто Юльевича значительно больше, чем собственную личность… Только Шмидту!! Сколько лет он ходит с Отто Юльевичем в полярные экспедиции и никогда не позволял себе, чтобы кто-нибудь другой, пусть ближайший помощник Шмидта, узнал бы телеграмму, адресованную Шмидту, на полминуты раньше, чем сам Шмидт… Только Шмидту!!!
Кренкель оглянулся через плечо. Шмидт лежит, глаза закрыты.
Нет, он не может вручить Шмидту такую телеграмму. Шмидт болен, телеграмма отстраняет его от обязанностей начальника экспедиции… Не может! Не может!
Кренкель рассказывал, что он испытывал тогда самые настоящие муки.
Он решил передать телеграммы Боброву. Бобров находился в это время в палатке Копусова. Значит нужно выйти из палатки и, главное, захватить с собою радиожурнал. Но никогда ранее он не выносил радиожурнала из палатки (за исключением случаев, когда Отто Юльевич зачитывал в бараке «информацию» по радиожурналу). А вдруг Отто Юльевич откроет глаза и спросит: «А куда вы, Кренкель, с радиожурналом? А зачем вы его уносите?…»
Пряча радиожурнал за спиною, без пальто, без шапки, Кренкель бочком пробрался мимо лежащего Отто Юльевича и выскочил на «улицу». К Боброву! К Боброву!
Кренкель перебежал десять шагов, отделявшие его палатку от палатки Копусова, и открыл дверь. Бобров был там. Но кроме Боброва [359] были еще люди. Следовательно, говорить в палатке о чрезвычайных телеграммах правительства невозможно.
Кренкель с грустным и таинственным лицом показал издали Боброву радиожурнал и поманил пальцем, приглашая Боброва выйти.
Бобров не понял.
— Что? Самолеты прибыли в Ванкарем?
Полчаса назад с лагерного аэродрома поднялись самолеты Молокова и Каманина, унося на твердую землю очередную группу челюскинцев. Бобров, увидя Кренкеля с радиожурналом в руках, подумал, что уже получено известие о прибытии самолетов в Ванкарем.
Кренкель вытащил Боброва из палатки и повел в уединенное местечко за нашим пищевым складом. Усадив Боброва на льдину, он молча передал ему радиожурнал, раскрытый на последних страницах.
Бобров прочитал.
Перечитал еще раз.
— Шмидт знает?
— Нет, не знает, — грустно ответил Кренкель.
Не знает? Значит сообщать все Шмидту предстоит ему, Боброву. Он, Бобров, с этой минуты — начальник экспедиции…
Со льдины, на которой размышлял Бобров, открывался «шикарный вид на торосы Чукотского моря». Поодаль как деталь пейзажа стоял мрачный Кренкель, рассматривая свои стоптанные валенки.
Бобров встал и с радиожурналом в руках направился к палатке, где лежал Шмидт. Кренкель как вторая тень Боброва — день был солнечный, яркий, тени на снегу резкие — последовал за ним.
Дойдя до палатки Шмидта, Бобров не вошел в палатку, а обошел ее кругом. Обошел раз, обошел два, обошел три…
Кренкель, мрачный, остановился поодаль — снова деталь пейзажа.
Бобров ходил вокруг палатки. Ему предстояла очень трудная задача: убедить Шмидта покинуть льдину. Непреклонное решение Шмидта оставаться на льдине, покамест на ней будет оставаться хотя бы один челюскинец, знал весь коллектив челюскинцев, начиная с первого дня пребывания на льдине.
Ушаков, на которого правительство возлагало задачу вывезти Шмидта на Аляску, тоже неплохо знал Шмидта. Исходя из того, что он неплохо знает Шмидта, Ушаков послал в лагерь телеграмму, где предлагал Боброву «мобилизовать для убеждения Шмидта общественное мнение челюскинцев и, если это нужно, подкрепить его даже решением партийного коллектива». [361]
Бобров «разгуливал» вокруг палатки и обдумывал «возможности».
Бобров — человек, склонный к сложным психологическим действиям. Разгуливая вокруг палатки, он обдумал целый план, как склонить Шмидта выполнить предписание правительства.
План Бобров составил в двух вариантах. Вариант первый составлен был на основе предположения, что у больного Шмидта окажется «хорошее настроение». Если это «хорошее» настроение будет фактом, он, Бобров, начнет свою атаку с доклада о ходе вывозки челюскинцев со льдины. Он доложит своему вчерашнему начальнику: