Сегодня, как и вчера, как и много дней, оставшихся позади, заступаю на утреннюю вахту, сменяя старшего штурмана.
— Привет! Как дрейф?.. Ветер?..
— Дрейф обычный… на норд, ветер норд-ост в два балла. Готовьте машину, капитан еще не вставал, — говорит через плечо штурман Павлов, наклонившись над картой, где он отмечает последнюю точку местонахождения нашего судна.
Принимаю вахту в рулевой рубке, снимаю телефонную трубку, звоню в машину:
— Алло! Петрович, ты? Готовь машину. Сегодня будем разворачиваться. Последняя попытка.
— Есть, в момент!
Подымаюсь на верхний мостик, много раз звоню по телеграфу в машину и ставлю ручку на сигнал «Готовиться». На правом крыле мостика у метеобудки производит наблюдения Комова.
— А, Борис Иванович! Что, пойдем?
— Ольга Николаевна, примите заказ на погоду. Дайте ветер баллов в 15, северный. Может быть вынесет в Берингов.
Смеемся.
Звон телеграфа. Машина готова.
Взбирается на мостик рулевой. Начинаем работать.
Ясное небо. Лучи солнца, восходящего с каждым днем все позже, озаряют горизонт красным маревом. Ярко вычерчена на горизонте линия, отделяющая белое снежное поле от синего неба.
— Как хочется выйти изо льдов! И так запоздали, уже четвертый месяц на Севере.
В бессилии с яростью смотрю на каждый удар форштевня об лед. Судну мало разбега. Израненное в борьбе с мощными льдами, оно не может взять перемычки.
Люди, расставленные на кромки льда, вооруженные баграми, отталкивают отломанные куски льда в сторону: затопляют их, помогая «Челюскину».
Небольшой разгон назад, слабые удары носом…
— Полный вперед… Прямо руль… Малый назад… — автоматически бросаю слова команды. Привычно работает рука на телеграфе.
Замечаю по створу тентовой рейки с предметами на борту продвижение вперед. Метр… полметра… [179]
Мелко искрошенный лед образовал подушку, в которую легко входит форштевень, не ломая преграды.
Взрывы аммонала, помощь людей, грозный вид скуластого носа судна — все бессильно перед огромной толщей белого, как сахар, льда.
К концу вахты, усталый, нервно даю команду:
— Право… Право на борт!
И после безрезультатного удара возвращаюсь к старту для следующего разгона. Глухой звук за кормой. Что-то оборвалось в груди. Нервная дрожь пробегает по спине.
— Что? Что такое?
Стопорю машину. Быстро сбегаю с мостика, иду на корму. Перед тем посылаю матроса в трюмы промерить воду.
— Посмотрите, нет ли поломок, наверно шпангоут лопнул.
Проходя мимо машины, кричу вниз:
— Что случилось? Не у вас?
Второй механик отвечает:
— Не знаю, что-то на корме.
В румпельном отделении собирается группа механиков, инженеров, машинистов и других.
— Лопнула муфта сектора руля, — говорит инженер Расс. — Исправить можно.
Облегченно вздыхаю.
— В месте излома — раковина, недоброкачественный металл, — сообщает инженер Факидов.
Старший механик говорит, что к утру следующего дня рулевое управление будет исправлено, но придется штуртрос натянуть на кормовой шпиль, что несколько осложнит работу рулевого.
Еще одна неудача. Еще одна победа ледяной стихии.
Медленно плетусь в штурманскую рубку. Записываю происшедшее в судовой журнал. Не хочется итти обедать. Настроение на день испорчено вконец. Остаток дня проходит медленно. Тяжело на душе. Зимовка ярче вырисовывается своими серыми буднями. И только еще где-то глубоко теплится маленькая надежда на жестокий нордовый шторм, который мог бы освободить нас из ледяных оков. [180]
(обратно)Машинист Л. Мартисов. Уголь, уголь и уголь!
При всей технической оснащенности «Челюскина» рационализатору и изобретателю оставалось достаточно места для творчества, и в трудные минуты, когда давали себя чувствовать недостатки в машинном отделении или когда уголь становился «узким местом», тотчас же на выручку приходила техническая изобретательская мысль. Несколько дней или часов работы у тисков, у станка — и затруднительное положение остается позади.
Много нам пришлось пересечь морей — Баренцово, Карское, море Лаптевых, Восточносибирское и Чукотское. Каждое из них встречало наше судно своими особенностями. Общим, пожалуй, было то, что льды как бы всячески стремились задержать «Челюскина». Приходилось форсировать льды. Мы всеми мерами противились попыткам моря взять нас в ледовый плен. До последней степени напрягались силы экипажа, как зверь в клетке, метался корабль, бешено рвали механизмы, кораблю наносились раны, но в большинстве случаен победителями оставались мы. [181]