Эрилл разработала легенду для Джарво. Став Инсеймо, он превратился в солдата сатакийской армии, тяжело раненного при штурме Эмпеоласа. Освобожденный по состоянию здоровья от дальнейшей службы, он все же добровольно присоединился к толпе, брошенной Пророком на штурм осажденного Сандотнери. На обратном пути старые раны дали о себе знать, солдат подхватил лихорадку и погиб бы в саванне, если бы не верная служительница Сатаки, которая почла за честь помочь героически сражавшемуся за Черного Бога солдату, а узнав о его верной службе Пророку побольше, полюбила его всем сердцем.
Выслушав эту ахинею, Джарво начал иронизировать, но Боури довольно быстро втолковала ему, что во владениях Пророка простые человеческие порывы, лишенные необходимой идеологической окраски, вызывали лишь дополнительные подозрения.
Зазубрив всю эту китайскую грамоту, Джарво под руководством Эрилл занялся корректировкой своего произношения. Довольно быстро ему удалось избавиться от южного акцента настолько, чтобы сойти за жителя одного из пограничных с саванной городков на окраине Шапели.
Джарво всегда был чисто выбрит — Инсеймо же зарос черной бородой. Джарво всегда был опрятно причесан — спутанные волосы стояли дыбом на голове Инсеймо. Джарво носил повязку на левом глазу — свое изуродованное лицо Инсеймо демонстрировал всем желающим. На этом особенно настаивала Эрилл.
— Дай людям возможность поглазеть на твою рану, — говорила она, — и они тут же забудут обо всех остальных чертах, напоминающих Джарво.
Кремы и тональный грим изменили цвет лица. Незаметно подтягивающая щеку полоска резины придала совершенно иную конфигурацию шраму, словно перетянув его на правую часть лица. Плотный слой воскового грима давал понять, что изуродованный человек пытается прикрыть от постороннего взгляда свое уродство. Этот же грим помогал скрыть восковую нашлепку, легко превратившую прямой благородный нос Джарво в заострившийся хищный клюв.
Подумывала Эрилл и о более сложном гриме: каучуковые прокладки под щеками изменяют форму лица, серебряные вставки делают нос вздернутым, специальные серьги меняют форму ушей… Поразмыслив, она решила отказаться от всего этого. Такой грим нелегко было накладывать и еще труднее постоянно носить. При досмотре полицией, не говоря уже о тщательном обыске, этот обман обнаружился бы. В общем, решено было ограничиться тем гримом, который можно было бы не менять неделями. Обнаружит кто-нибудь эту маску на лице театрального рабочего — у него всегда есть убедительный довод: желание скрыть уродство. Шанс, что Джарво кто-нибудь узнает, был ничтожен. Слишком мало осталось в живых тех, кто знал его в лицо. А изуродованных, искалеченных войной солдат в Ингольди сшивалось немало.
Что касается работы, ее для Джарво удалось найти сравнительно легко. Вернувшись в столицу Шапели, Эрилл и Боури обратились в Театральную Гильдию, где их уже знали, и писари определили их в Центральную труппу города. Театр переживал неплохие времена Империи постоянно требовались новые патриотические зрелища, прославлявшие воинов Сатаки, Меч Сатаки под командой Кейна, Пророка Ортеда и предвещавшие приход Новой Эры. Постановки были масштабными, с огромным количеством декораций, реквизита и спецэффектов. Для здоровяка Инсеймо работы за сценой было хоть отбавляй.
Джарво проводил дни и ночи в мыслях об Эскетре. Чувство собственного бессилия он пытался заглушить, собирая сведения о системе обороны Ингольди, о подступах к Седди, о структуре управления городом и войсками Пророка. Такие сведения оказали бы неоценимую услугу любой неприятельской армии, но для Джарво они означали лишь возможные пути для осуществления его цели — вызволения Эскетры.
Его миссия оказалась куда труднее, чем он легкомысленно полагал поначалу. Столица империи жила в атмосфере подозрительности и страха. То, что ускользало от бдительного ока Стражей Сатаки, немедленно сообщалось им не менее бдительными гражданами, желающими подтвердить свою лояльность властям и получить полагающееся за донос вознаграждение. В Седди не пускали никого, кроме особо приближенных к властям. Круглосуточно крепость охранялась весьма толково расставленными многочисленными часовыми. Помимо жрецов Сатаки, видимо, лишь несчастные пленники и арестанты, под конвоем проходившие за стены Седди, знали, хотя бы частично, что происходит в ее подвалах и казематах. Проблема была лишь в том, что никто из приведенных в цитадель не возвращался оттуда живым.
Саму Эскетру Джарво так и не видел; лишь по обрывочным слухам можно было предположить, что любимая наложница Пророка еще жива. Каких только планов не строил Джарво, чтобы связаться с нею. Перебрав все возможные варианты с подкопами или перекупленными слугами, он даже стал подумывать о том, чтобы, поставив на карту все, прикинуться жрецом. Никто толком не знал, как эта черная братия пополняла свои ряды.
Когда в новой постановке Инсеймо предложили сыграть роль Джарво, он протестовал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы не возбудить подозрений. Для Джарво эта роль стала возможностью хоть как-то разрядить сжимающее его напряжение. Он ощущал себя как мальчишка, храбро строящий рожи… спине учителя.
Так шел месяц за месяцем. Джарво уже перестали шокировать размышления о лихих поворотах судьбы, забросившей его — генерала армии Сандотнери, потерпевшего поражение, едва выжившего после проигранной битвы, выхоженного какой-то девчонкой, чуть ли не подростком, — в самое логово противника, под стены Седди, к тому же в образе шута, исполняющего на потеху врагу роль самого себя. А в это время Кейн продолжал разорять города Южных Королевств, Ортед набивал свои палаты награбленными сокровищами, обагренными кровью, и томилась в гаремной башне Эскетра.
Из очередного приступа черной меланхолии Джарво был выведен появившейся в фургончике Эрилл. Девушка казалась явно взволнованной.
— Что случилось? — спросил он.
— Боюсь, у нас будут неприятности. Я только что была у начальства…
— Неприятности с цензурой? — Джарво понимал, что это было бы весьма неприятно и опасно.
— Уж лучше бы так. — Ответ Эрилл поставил его в тупик. — Дело не в этом. Получена разнарядка на огромное количество представлений новой пьесы. Спектакль очень понравился цензорам, и теперь из Седди получено распоряжение: каждый правоверный житель Ингольди должен посмотреть его. Лучше — дважды.
— Так в чем проблема-то?
— А в том, что мы оказались слишком хороши, чем и привлекли к себе ненужное внимание властей. И вот получите, господа актеры: представление должно быть сыграно перед Пророком и его гостями в крепости Седди. Джарво даже не поверил своим ушам:
— Правда?! Вот это здорово! Наконец-то! Я и мечтать не мог о такой удаче! Проникнуть в Седди законным способом, увидеть Эскетру, переброситься с ней парой фраз и, может быть, даже…
— Не кипятись, дослушай, — оборвала его Эрилл. — Спектакль состоится в честь побед Кейна в день его возвращения из похода.
XIX. НАКАНУНЕ БОЛЬШОГО СПЕКТАКЛЯ
Отработанным движением Боури извлекла из шкатулки колоду карт и выложила их перед Эрилл.
— Давай-ка еще раз попробуем. Эрилл покачала головой:
— Два раза пробовали. Хватит, черт побери! Оставь меня в покое.
Не меняя выражения лица, лишь опустив беспокойные глаза, Боури повторила:
— Давай еще раз.
— Пошла ты… Даже не удосужилась рассказать мне, что там было в прошлый раз.
Эрилл вновь потянулась к огниву, чтобы раскурить потухшую трубку.
— Что-то никак не читаются карты сегодня, — промямлила Боури.
— Просто ничего хорошего нам не светит, а пугать меня ты не хочешь. Оттого, что мы погадаем еще раз, моя судьба не изменится.
— Я ведь могла и ошибаться.
— Тогда тем более катись отсюда. Еще мне не хватало тратить время на какую-то шарлатанку.
— Ну пожалуйста. Последний раз. Эрилл вынула из веера три карты, рука ее против воли дрогнула.