В Новгород они прибыли по суше, как были, верхом на своих скакунах. Кирилл на протяжении всего пути не разговаривал с братом, затаив на него обиду. Постепенно и прочие новгородцы на него обозлились за то, что он сманил их в войне на свою сторону и за то, что взял с собой женщину. Кто знает, во что бы вылилась эта тихая злоба, если бы путь продлился подольше? Но путь был окончен. Добрыня снова вздохнул полной грудью, как делал каждый раз по возвращении домой. Ноздри жадно втягивали забытый запах родины. Глаза с радостью смотрели на родные с детства места, на большую реку Волхов, разделившую пополам город на два конца, на знаменитый Волхов мост, на котором произошло уже столько сражений, что даже языческие боги позавидовали бы его славе. Сразу за Волховым мостом на побережье реки располагалось торжище, где торговый люд любил собираться по пятницам, но и в прочие дни сюда заезжали некоторые деревенские. Новгородские мужчины на затылке заплетали волосы в косу, женщины в две косы. Нередко мужчины здесь щеголяли длинами своих кос, но Добрыня и здесь оказался не в моде, потому как волосы обычно слишком длинные не отпускал, только на затылке отпускал большую длину, чтобы заплести тонкую, но длинную косичку. Отец его — Никита Буслаев и вовсе не носил косы, как и многие старики. По сути, он мало изменился с того дня, как отправился с сыном к волхву за предсказанием будущего. Только в тёмных волосах появилась седина. Никита не был похож на своего покойного брата — Василия Буслаева, тот был светловолосый, брат тёмный. Вслед за казнью их отца Василия выгнали с позором из дружины, после чего он смог стать христианским богатырём. Никита после смерти своего отца — Буслая, попал в семью дружинника Володара и смирился с судьбой. Василий же поклялся отомстить за отца и стал мятежником. Только ранняя славная смерть сделала его героем. Но пифия предсказала, что и Никита однажды пойдёт по пути мятежа.
После такого пророчества боярин всегда пытался изменить судьбу, сделать всё, чтобы это предсказание не сбылось, и чтобы оно осталось в тайне. До сих пор эту тайну знали только двоя — отец и сын. Добрыня, вспомнив об этом, расчувствовался, крепко обнял отца при встрече.
— Вот, отец, — указал он на девушку, — это Зоя, моя подруга из Польши.
Никита недобрым взглядом окинул девицу, сын на него смотрел с мольбой.
— Разберёмся, — молвил, наконец, Никита и вошёл в дом. Сын вместе с девушкой отправился следом за отцом в высокое деревянное строение с резными ставнями. Здесь про неё на какое-то время забыли, передав в руки матери, а отец с сыном уселись за стол и принялись за долгую беседу. Каждый рассказывал свои новости. Добрыня поведал про свой поход и свой подвиг, чем вызвал у отца одобрительную улыбку. Никита в ответ заговорил про новгородские дела. Начал издалека.
— Василиса тебя ждал, слёз не жалела, — молвил он, — полячка твоя, боюсь, шибко расстроит её. И Микулу тоже.
— Василиса хороша, — тяжело вздыхал Добрыня, — да только не мила мне. А вот Зоя мила. Я ей жизнь спас. Отец, прошу, давай расторгнем помолвку, в этом нет греха. Я ничем не обесчестил Василису.
— Только тем, что она столько времени тебя ждала, — снова нахмурился отец, — а мы с Микулой других хлопцев от неё отваживали. Хочешь Микулу Селяниновича обидеть? Богатырского воеводу?
— Он же не боярин, — пренебрежительно отвечал Добрыня, — а ты считаешься с ним, как с равным.
— Эх, Добрыня, в чём-то ты умён, мать тебя хорошо обучила, а в чём-то тебе ещё учиться и учиться. Хотя, размолвка, дело, конечно, возможное. В конце концов, одного жениха мы от Василиса так до конца и не отвадили.
— Какого же? — оживился Добрыня. Никита улыбнулся едва заметно, краем губ. Удочки были заброшены.
— Знакомый твой, Ставр Годинович, — отвечал отец, — ох и повадился он к Микуле Селяниновичу в дом. Сначала думали, что он к младшей его — Настасье подбивается, но она ведь совсем ещё ребёнок. Оказалось, Василисе украдкой глазки строит. А там уже и не поймёшь, вроде обеим сразу. Кобель знатный.
— Ух я до него доберусь, — сжал кулаки Добрыня. Ставр Годинович стал ему неприятен совсем недавно, прежде, в детстве они были хорошими друзьями. Теперь же с каждым разом Ставр всё больше вызывал в нём раздражение. Особенно он стал раздражать Добрыню, как потомственного боярина, тогда, когда сам пролез в дружину. Сын купца Годия, без капли знатной крови в жилах потратил значительную часть своего наследства и купил себе место в дружине. Явление неслыханное. Всем известно было, что места в дружине не продаются, и никто прежде таким путём боярином не становился. Многие бояре тогда были оскорблены этим событием, и Добрыня Никитич был оскорблён больше других.