Ещё до полудня Добрыня отправился в дом к богатырскому воеводе — Микуле Селяниновичу. Торопился, шёл прямо через луговую траву, достающую ему до колен, чуть не раздавил кота, который тайком выслеживал здесь полевых мышей. Зверёк в последний момент проскочил мимо огромного сапога и даже напугал двуногого великана.
— Тьфу ты, — выругался Добрыня и вышел на извилистую тропинку. Здесь уже дорогу хорошо было видно, как и большую бревенчатую избу в начале улицы. Дом этот Микула Селянинович выстроил сам, своими руками. В этом был весь воевода — выходец из деревни, ставший богатырём и добившийся в Новгороде такой большой власти. Когда в Новгород пришёл княжить Ярослав, многие тогда потеряли свои должности, а иные были отправлены в изгнание. Так, боярин Константин — сын Добрыни при князе Вышеславе был посадником, теперь стал простым боярином. Со временем был изгнан и новгородский тысяцкий, на его место был поставлен другой. Не трогали лишь служителей церкви, епископ и прочие должности остались на своих местах. И лишь один вроде бы наполовину мирской человек сохранил свою высокую должность — богатырский воевода Микула Селянинович. Именно поэтому его теперь так уважали и побаивались все бояре, а за его подрастающими дочерьми уже выстраивалась очередь из знатных женихов.
Добрыня постучался в дверь, ему открыла служанка из дворовой челяди, поклонилась, впустила в горницу. А здесь уже появился и сам Микула, огромный, как медведь, силы невероятной, и обнял своего будущего зятя.
— Сколько лет, сколько зим, — улыбался он, — прошу к столу, товарищ. Отобедай с нами, владыка.
— С радостью, владыка, — отвечал Добрыня, — но сначала я хотел бы увидеть Василису.
— Понимаю, понимаю. Она ждала тебя, немало слёз пролила. Ступай, она тебя ждёт. А мы пока стол накроем.
Добрыня почувствовал, как у него пересохло во рту. Как давно он уже её не видел, как он клялся ей в любви перед походом, обещал, что будет хранить ей верность. Оставалось лишь рассчитывать, что невеста пока ещё не знает про полячку Зою. Добрыня набрал воздуха в грудь и вошёл. На лавке сидела его Василиса. Русые волосы заплетены в две косы, большие голубые глаза просто гипнотизировали и завораживали. Она была гораздо милее этой полячки, а сейчас и вовсе казалось пределом мечтаний. Добрыня почувствовал, как сердце замирает в груди. Как мог он вдали от Новгорода забыть об этом нежном создании, ожидающем его дома, как мог проникнуться страстью к другой женщине? Василиса Микулишна всегда была его идеалом, его мечтой.
— Ну, здравствуй, любовь моя, — молвил боярин.
— Здравствуй, — мило улыбалась ему Василиса, и щёки её покрылись румянцем. Видимо, она заметила перемену в Добрыне, заметила, с какой плотской страстью он на неё смотрит. Боярин сел рядом и взял её за руку. С трудом оба сдерживались, чтобы не заключить друг друга в крепкие объятия.
— Я слышала, ты отличился на войне, — молвила Василиса.
— Да, я придумал, как захватить город. Но всё это теперь не имеет значения, ведь мы ушли оттуда, против воли князя.
— Но новгородцы знают о твоём подвиге. Значит, это не напрасно. Ты достоин быть сотником, а не твой брат.
— Может, ещё буду, если случиться война, — отвечал боярин, вдыхая приятный аромат её волос, — но прежде мы поженимся. До той поры — никаких войн.
Лицо Добрыни всё приближалось к её лицу и в какой-то момент было уже очень близко для поцелуя. Но Василиса словно угадала его намерение, и тут же встала с лавки. Она окинула его строгим вопросительным взглядом, прежде он не был таким решительным и никогда не лез целоваться.
— У меня для тебя подарок, — смягчилась Василиса и взяла со стола украшенный искусной вышивкой платок.
— Сама вышивала? — удивился Добрыня.
— А ты как думаешь? — даже с обидой в голосе спросила девушка. Но Добрыня всё равно не верил, что это сделала она. Василиса любила готовить и читать книги, а к шитью совсем не была приучена. Другое дело — её младшая сестра Настасья. Скорее всего, и платок этот был её рук делом. Вскоре жених вместе с невестой отправился за стол, здесь была уже вся её большая семья. Добрыня то и дело украдкой посматривал на Василису и не мог налюбоваться. Хотелось обнять её крепко-крепко и не выпускать из своих объятий. Неужели когда-то эти нежные руки будут обнимать его? Неужели когда-то эти строгие губы будут дарить ему поцелуи и слова любви? Неужели когда-то ему можно будет прикасаться к этим бёдрам, талии, гордой груди, поднимающейся при каждом вздохе? Огонь в груди разгонял кровь по жилам и спускался вниз живота. Но здесь Добрыня тут же отвлекался на разговоры и на еду. А затем снова смотрел на нежную кожу…. Боярин ушёл взволнованным и возбуждённым, но всё-таки довольным после общения с невестой. Она ждала его, и она будет принадлежать ему. Всё это будет его! Уже сама эта мысль опьяняла так, что Добрыня даже не сразу заметил прохожего, склонившего голову в знак приветствия. Длинная светлая коса его лежала на плече, на лице появились тонкие усы и небольшая бородка, что делало его ещё красивее.