Добрыня лишь тяжело вздохнул, если бы он потерял ещё и Зою, это был бы верх несправедливости, но раз она его так сильно ревновала, значит, ещё сильно им дорожило. Впрочем, он не знал, что женская ревность порой может выливаться в самую бессмысленную месть, когда женщина причиняет страшную боль тому, кого больше всего любит и делает всё возможное для того, чтобы они не могли быть вместе. Прошло ещё два месяца. Микула выдержал должную паузу, а лишь по истечении этого срока объявил о помолвке своей дочери — Василисы с боярином Ставром Годиновичем. А всего несколько дней спустя совершился новый обряд на торжище, после которого была сыграна свадьба. Ставр добился своего, удача была на его стороне, он снова выкрутился. Теперь даже Путята не смел бы его тронуть, потому как его тесть — сам Микула Селянинович мог его защитить.
Лишь одного человека теперь боялся Ставр — варяга Рогнвальда. Боялся страхом неосознанным, необъяснимым, на уровне инстинкта. Если бы у Ставра кто спросил бы, почему он боится варяга, то он, наверное, и не ответил, и постыдился бы и не смог бы найти причины. Рогнвальд со своей дружиной прибыл за несколько дней до свадьбы на десяти кораблях. Варяги, вооружённые до зубов, проплыли по реке Волхов и вышли на берег у торжища. Рыжие, блондины и шатены, старые и молодые — все признавали своим вождём относительно молодого Рогнвальда. Путята со своими ополченцами встречал гостей на берегу. Викинги, как и прежде, что-то бормотали на своём языке и смеялись.
— А ты стал ещё толще, Путята, — промолвил Рогнвальд, — настоящий хомяк.
— Видел бы ты свою рожу, — отвечал ему тысяцкий, — бородка совсем стала как на мошонке у Локки.
Варяги нахмурились, иные инстинктивно опустили свои руки на топоры. Рогнвальд в ответ громко расхохотался, и повторил слова Путяты на скандинавском языке. Теперь и викинги все разразились дружным смехом, а Рогнвальд схватил новгородского тысяцкого за плечи и крепко обнял. Ставр вздохнул с облегчением. Как посол он тоже присутствовал на этой встрече, затем последовал долгий совместный пир, на котором, кроме всего прочего, Путяте поведали, что посол Ставр назвал его хомяком. Но Ставр теперь не боялся тысяцкого, поскольку был помолвлен с Василисой, и всё прошло спокойно. Викингов поселили в наскоро отстроенных многоквартирных избах. Квартир хватило всем. Здесь было 500 викингов, как и обещал Рогнвальд. Здесь варяги должны были готовиться к войне против киевского князя Владимира. С такой дружиной Ярослав мог уже ничего не бояться. Пока же варягам предстояло долгое ожидание, они получили жалование на месяц вперёд и стали проводить время в попойках и тренировках. Как у них получалось это сочетать, одному богу известно. Но когда надо, они всегда оказывались трезвыми и всегда в отличной боевой форме. Не прошло и месяца, как Путята призвал дружину Рогнвальда к себе на помощь. На Новгород из Киева шло войско, оно было уже совсем рядом.
— Быстро же они до нас добрались, — удивлялся Рогнвальд.
— Поедем вместе встречать, — молвил Путята, — соберу ополчение, сколько успею, любой ценой нужно их задержать, а лучше остановить.
Собрать ополченцев удалось немного, не больше трёх сотен. Вместе с дружиной Рогнвальда они составляли 800 бойцов. Для отражения атаки киевлян этого было слишком мало, но можно было потянуть время, пока соберётся новгородская дружина и всё ополчение. Неизвестно было, сколько князь Владимир привёл с собой воинов, но даже если новгородцев ждало поражение, проиграть они должны были достойно, чтобы заключить по возможности выгодный мир. Каково же было удивление, когда Путята увидел перед собой всего 500 киевских воинов. Сомнений не было, это именно киевляне, ведь высоко над ними развевалось знамя с изображением Георгия Победоносца, убивающего копьём змея. Возможно, это была какая-то ловушка, подвох, но гости вели себя так, словно не собираются давать бой. Не пытались добраться до реки, не маневрировали, а просто ждали. А меж тем один из киевлян, подняв знамя высоко над собой, выехал перед войском.
— Переговоры? — усмехнулся Рогнвальд, — да они издеваются.
— Дай мне знамя, — скомандовал Путята. Со штандартом в руке он выехал навстречу к переговорщику.
— С кем имею честь? — спрашивал киевлянин.
— Путята, новгородский тысяцкий, а ты кто такой?
— Дунай, богатырь русский. Напрасно, ты, Путята, войско против меня собрал. Ты же знаешь, мы христиан не трогаем. Мы — богатыри.
— А почём я знаю, что ты богатырь?
В ответ Дунай запустил руку в сумку, привязанную сбоку коня и достал оттуда свиток пергамента.
— Грамота от киевского богатырского воеводы — Ильи Муромца, — пояснил Дунай, — он отправил меня в Новгород для войны против нашего общего врага и с приказом к Микуле Селяниновичу.