этого долгого и изнурительного похода, продлившегося больше полугода. Смерть или победа, но и в том, и в другом случае — избавление от страданий. Вскоре впереди показалось большое собрание народу. Киевское войско уже издалека внушало тревогу. Воины стояли, словно закованные в латы статуи — суровые и непоколебимые, подобные живой стене. За их плечами не было долгого и тяжёлого похода, Киев был рядом, витязи не выглядели уставшими и измождёнными. Они быстро построились в боевой порядок, новгородцы тоже стали слезать с коней и строиться. Ставр оказался в компании Путяты и Рогнвальда. Он выглядел каким-то напуганным и вроде даже побледнел. — Ну что, Ставр, — окликнул его Добрыня, — в штаны не наложил ещё? — Как рука, Добрыня, не болит? — в ответ спрашивал Ставр. Рука действительно заболела, как только боярин взял в неё щит. — Не переживай, я рядом, — молвил Кирилл. — Коля, — обратился Добрыня к сыну Микулы, — помни, чему я тебя учил. Держись рядом, на рожон не лезь. — Добро, я помню. — Ну что, новгородцы! — послышался издалека голос разъезжающего на коне Ярослава, — покажите Киеву, чего вы стоите. Я лично давно про вас всё понял и полюбил. Покажите же вы теперь и им, что такое новгородская свобода! Едва он закончил, барабанщики по команде забили в барабаны. Витязи выставили копья и зашагали в такт ударам. Всё быстрее и быстрее, пока перешли на бег. Добрыня старался не отставать от других. Навстречу ему неслось огромное цунами из копий, доспехов и человеческих тел. Казалось, ни что не может остановить эту ужасную, полную ярости волну. Но новгородцы шли такой же единой волной, и вот две волны столкнулись друг с другом в чистом поле, на берегу Днепра. Добрыня сразу почувствовал мощный натиск и ощутил дружное сопротивление его товарищей. Новгородцы стояли плечом к плечу и так же умирали. Гаврюша как-то сразу потерялся из виду и лишь изредка показывался ещё живой и вроде даже не раненный. Людинский старшина рвался на левый фланг, в самую гущу схватки. Правым крылом новгородское войско было прижато к реке, и здесь не было никаких возможностей для манёвра. Центральные части армий после первой пробы сил остановились друг против друга и лишь барабанили по щитам противной стороны копьями, топорами и палицами. Временами в воздух поднимались стрелы, и витязи закрывали щитами головы. В целом же весь расчёт был на левый фланг, так же как у киевлян на правый. Именно этой части войска предстояло растянуться далеко вперёд и попытаться окружить противника. Тот, кто перехватит инициативу в этой части схватке, с наибольшей вероятностью одержит победу во всём сражении. Именно сюда, на левый фланг направился Путята, а вместе с ним Ставр и Рогнвальд. Купец держался поближе к скандинаву и всеми силами старался не выдавать своего страха. Рогнвальд как всегда бы хорош и очень зол в бою. Первый киевлянин, который попытался покончить с ним, жестоко за это поплатился. Рогнвальд увернулся от удара копья, изогнулся, словно змея и подрубил врагу подколенное сухожилие. А затем, когда враг не смог стоять и упал, добил его. Но не успел скандинав покончить с врагом, как ему на щит опустилась тяжёлая палица, а сбоку чуть не ранило копьё. На этот раз сразу двое врагов атаковали Рогнвальда, и он вынужден был отступать. — Ставр! — в ярости прокричал он, — чего стоишь? Помоги! Ставр был бледен, как мрамор, но слова скандинава словно пробудили его ото сна. Купец рванул вперёд с копьём наперевес на того другого, тоже с копьём. Рогнвальд же стал топором наносить удары по щиту второму, а своим щитом ловил удары тяжёлой палицы. Несколько раз он пытался атаковать, но враг оказывался слишком ловок. К тому же, Ставр почувствовал, что выдыхается. Рогнвальд в это время сносил удар за ударом, пока к своему ужасу не обнаружил, что под ударами палицы его деревянный щит просто развалился. А щит киевлянина был ещё целым и выстоял под ударами топора. — Будь ты проклят! — выругался Рогнвальд, только сейчас он заметил, что его противник — настоящий великан. Ставр уже совсем обессилел и в конце концов потерял равновесие и упал. А в следующее мгновение он бросился убегать. — Ну что, испугался, новгородская собака? — расхохотался молодой киевлянин. Ярость овладела Ставром, он резко развернулся и кинул копьё во врага. Киевлянин закрылся щитом, но от удара всё равно упал на землю. Ставр побежал на врага, но рядом с ним появилось ещё несколько киевских товарищей. Рогнвальд в это время изворачивался, как уж. Наконец, он зарычал, словно дикий зверь, и ударил острым углом топора по ноге врагу, прямо по стопе между пальцев. Киевлянин вскрикнул от боли и захромал в атаку. Но Рогнвальд тоже самое проделал и со второй ногой противника. Не успел тот опомниться, как скандинав рубанул ему по руке и выбил щит, а затем мощным ударом рассёк живот и выпустил кишки. Но стоило умирающему врагу упасть, как на его место пришли ещё четверо. Рогнвальд вынужден был отступать. Вскоре появился хромающий на одну ногу, с окровавленной ляжкой Гаврюша. Убегал и толстый Путята, по дороге он остановился возле одного раненного киевлянина, лежащего на земле, и перерубил ему горло. А затем продолжил отступление. Ряды новгородцев были смяты, их попытка окружить врага провалилась, и теперь киевское войско окружало их. — Плохо наше дело, — произнёс Путята, отходя в тыл. Ставр молчал, на нём не было лица, он с трудом сдерживал нервную дрожь. Внезапно он наступил на что-то мягкое, а когда опустил глаза, то в ужасе увидел, что стоит на человеческих кишках. Тело раненного воина было ещё тёплым, минуту назад он был ещё живым, а теперь лежал со вспоротым животом. — Чёрт, чёрт, к чёрту всё! — нервно прокричал Ставр, — будь проклята эта война, будь проклят этот Киев. Надоело! Но тут на него надвинулся Рогнвальд и схватил перепачканной в крови рукой за горло. Его рука почему-то была очень холодной, на рыжей бородке виднелась полоска вражьей крови. Рогнвальд взглянул в глаза Ставру, и от этого на душе у купца похолодело. Скандинав ничего не сказал ему, но во взгляде его было столько презрения, что Ставр не сомневался: ещё одна такая выходка, и рыжий его убьёт. А меж тем на поле боя становилось всё ужаснее. Кто-то надел на копьё отрубленную человеческую голову и поднял её над битвой, словно знамя. Голова, по всей вероятности, принадлежала новгородцу, поскольку подняли на копьё её киевляне. Здесь Ставр уже не выдержал и к своему стыду почувствовал тёплую сырость в штанах. Но на это никто не обратил внимание, словно это было обычное дело, да и отрубленная голова привела новгородцев в бешенство. Теперь в бой вперёд шёл сам князь Ярослав, а за ним витязи из Славенского и Людина конца, в их числе Добрыня, Гаврюша, Кирилл и юный Николай. Своим натиском они отбросили врага, а затем побежали дальше, всё сильнее растягивая фланг. На какое-то время битва превратилась в соревнование по бегу. Новгородцы соревновались с киевлянами, никто не хотел уступать. Ярослав бежал впереди всех, но никто не видел его брата Святополка. Новгородский князь оказался невероятно быстрым, всю свою ярость, всю свою жажду власти он вложил в этот бег. И в конце концов новгородцы обогнали киевлян, преградили им путь и стали теснить их ряды. Теперь новгородцы перехватили инициативу и начала окружать врага и прижимать к реке. Тем яростнее сопротивлялись киевляне и пытались отбиваться. Добрыня на какое-то время даже забыл про боль в руке и яростно разил копьём в гущу врагов. Вскоре на конце его клинка появилась кровь — знак того, что он кого-то ранил. Но в следующее мгновение раненная рука отказалась его слушаться, выпустила щит, который рухнул на землю. Тут же множество копий устремились в богатыря. Некоторым дал отпор Кирилл, от других закрылся щитом Николай Микулич. Откуда-то возник и Константин Добрынич — новгородский посадник, который мощным ударом булавы раскроил кому-то череп. Добрыня поймал руками копьё, которое летело ему прямо в лицо, но от удара поскользнулся и рухнул на землю. Как назло, позади не оказалось никого из своих. Какой-то проворный киевлянин тут же набросился на новгородца с целью поразить его лежащим. Но Добрыня успел перекатиться. Вслед за первым ударом киевлянин замахнулся для второго, но тут кто-то с невиданной скоростью набросился на него. Витязь ещё пытался защищаться, но безуспешно, и вскоре пал под ударами вражеского топора. Каково же было удивление Добрыни, когда он увидел, что его спаситель — Рогнвальд. Рыжий скандинав подал ему руку и помог подняться на ноги. — Я бы сам справился, — молвил Добрыня. — Не сомневаюсь, — отвечал Рогнвальд. — Вот уж не думал, что буду обязан спасением своему врагу. — Мы не враги, если у нас общий враг, — отвечал скандинав, — к тому же, хоть ты и победил в нашем поединке, Сорока всё равно досталась мне. Так что мы квиты. Добрыня не стал спорить и принялся искать глазами свой щит. И тут его словно поразила стрела. Николай. Он совсем забыл про сына Микулы, за которым обещал присматривать. С тревогой Добрыня стал разыскивать его взглядом и к своему ужасу нашёл его в самой гуще схватки. Рядом не было никого из своих. Ни Гаврюши, ни Кирилла. Добрыня с одним копьём стал прорываться к другу. Николай был крепок телом, как и его отец, казалось, он не сражается, а лишь играет, испытывая силы. Но для этих игр он оказался ещё мало подготовлен. Вражье копьё поразило его прямо