— Постой, это что же получается, — поднялся с места от волнения Потамий, — на Ярославе нет греха?
— На нём полно греха, — отвечал Добрыня, — но святой крови он не проливал, это верно.
— Тогда и нет смысла противиться ему. И я немедленно признаю его власть над собой, и всем другим богатырям передам. И вся наша застава присягнёт новому князю.
— Погоди, не спеши, — остановил воеводу Михаил, — а то гляди, чего доброго, Илья объявит тебя изменником и поведёт сюда войной весь Муром. А ты знаешь, какой он воин. Ему ничего не стоит убить человека. Я видел, как он убивает людей в бою, он один укладывал десятки, наносил раны сотне. Да к тому же, он умнее каждого из нас, может просчитывать всё на несколько шагов вперёд. Как только он заподозрит что-то неладное, сразу вас уберёт. Поверьте мне, я давно его знаю.
— Да про того ли вы Илью говорите? — изумился Добрыня, — я помню его честным и скромным хлопцем, даже немного блаженным, не от мира сего.
— Он и сейчас блаженный, — отвечал Михаил, — только он теперь напился крови, вошёл во вкус. Нет, так просто вы его не одолеете, здесь нужна хитрость.
— И что же ты предлагаешь? — спрашивал Потамий.
— Я попробую его уговорить съездить в Киев, якобы в гости. Скажем, князь ему готов всё простить, и митрополит тоже. Но митрополит на самом деле не хочет, чтобы Илья снова стала воеводой. И вообще никого не хочет на это место. Ведь богатырское войско у нас создали болгары, а митрополит — грек, и церковь у нас вся греческая. Болгары служат только Богу, греки служат императору, и чтобы его власть была полной, никаких богатырей у нас и вовсе быть не должно. Но пока они мирятся с существованием богатырей и медленно и постепенно пытаются их изживать и тянут время с назначением нового воеводы. Если мы уговорим или заставим под любым предлогом Илью приехать в Киев, оттуда он уже не вернётся. И здешние бояре будут вынуждены покориться князю Ярославу.
— Нет, я так не могу, — возражал Добрыня, — плести заговор за чужой спиной, как будто мы воры и трусы.
— Хочешь ему в лицо всю правду высказать? Давай, езжай в Муроме, только я со своими людьми останусь здесь.
— В Муром ехать нет нужды, — отвечал Потамий, — я вызову его сюда, на заставу. Придумаю какой-нибудь повод. А, точно, мы тут схватили каких-то разбойников. Редкие душегубы. Теперь будем их судить. Вот и Илью вызовем на суд. А там уж вы сами решайте, что с ним делать. Только знайте, богатыри, после того, что вы мне здесь поведали, я и душой, и телом верен князю Ярославу. Это ведь он назначил меня сюда воеводой, по совету новгородского епископа, можно сказать, отправил в ссылку. Я был зол на него за это, но теперь каюсь и признаю, что был не прав.
И действительно, в этот же день под диктовку Потамия местный дьяк составил письмо. Сам богатырский воевода писать толком так и не научился, умел только читать. Затем на быстрого коня посадили резвого гонца и отправили по адресу. Не прошло и месяца, как пришли известия о том, что Илья с товарищами приближается к заставе. Добрыня даже по строительным лесам забрался к самой вершине забора и издалека узнал своего старого знакомого. Илья, безусловно, возмужал, покрепчал, шея его обрела внушительную толщину, плечи, и без того крепкие, теперь казались ещё крепче. Но не это поразило Добрыню, а то, что Илья-богатырь ехал верхом не на коне и не лошади, а на корове. Её мясистое вымя доставало сосками до травы на земле и было видно издалека. На голове у Ильи красовался шутовской колпак, как и у многих его спутников, сделанный из штанов, которые надевались на голову. С кольчугами, копьями и боевыми топорами богатырей это смотрелось странно. Удивлённый Добрыня переглянулся с Потамием Хромым, тот лишь пожал плечами. А меж тем ворота открылись, и на заставу заехал известный богатырь, который формально до сих пор ещё считался воеводой над всеми русскими богатырями. И заехал верхом на корове. Местные дети тут же окружили гостя с радостным смехом. Илья спустился на землю и принялся смеяться вместе с ними и трепать их по головам.
— Нет, без седла слишком натирает между ног, — вымолвил он, — но чего не сделаешь, чтобы потешить Симаргла. О господи, кого я вижу? Не обманывают ли меня глаза? Мой старый друг — Добрыня Никитич здесь!
— Да, это я, — не смог сдержать улыбки Добрыня, и Илья заключил его в крепкие объятия.
— И Миша здесь, вернулся, — радостно обнял Илья Михаила Игнатича, — Потаня, старый плут, что же ты не сказал мне в письме? А то пишешь, что какие-то разбойника ждут суда. А про наших дорогих гостей — ни слова.