Ресторан «Три звезды» был построен на отшибе в стилистике дворянского садового флигеля, безобразно увеличенного: три закругленных, слепленных в одно, здания венчались тремя синими куполами, над каждым из которых торчала на позолоченном шпиле позолоченная звезда, напоминало это «Сказку о золотом петушке». К дверям вела пологая белая лестница с перилами на витых столбиках; столбики оказались гипсовыми, как выяснилось после первого же удара чьей-то ногой. Кто ударил, зачем, разбери в такой суматохе. Но пример оказался заразительным, вскоре почти все столбики были разрушены.
Один из старших менеджеров ресторана Шоша (полное имя Шошита) Коркия спозаранку трудился – принимал продукты со служебного подъезда. Грузчики таскали из кузова туши мяса, ящики с рыбой, овощами, фруктами, мешки с крупами, все это требовало досмотра и учета, да еще надо показать бестолковым грузчикам, куда что положить, чтобы не перекладывать потом самому крупу из холодильника в кладовую, а мороженую рыбу из кладовой в холодильник.
Услышав шум, Коркия позвонил охраннику (ходить ногами некогда): что там такое? Охранник испуганно ответил: пришла толпа, уже поломали перила перед входом, вот-вот начнут громить дверь и окна.
Шоша, ничего не понимая, побежал, обогнул ресторан, увидел толпу. Сгоряча выскочил перед нею:
– Вы что делаете тут? Сейчас милиция приедет! Что за хулиганство делаем тут?
На него даже не обратили внимания.
Шоша побежал обратно, крикнул грузчикам, вспоминая вдруг – непрошено и мимолетно, – как он давным-давно помогал старшим братьям и отцу загонять отару под навес от дождя:
– Быстро с машины всё занесли, у входа положили, быстро, быстро!
Грузчики заторопились. Они побросали все у входа, Коркия рассчитался с ними, запер двери, побежал к центральному входу, звоня на бегу хозяину ресторана Иглищеву. Иглищев не отвечал. То ли спит, то ли в бассейне своем плавает. А жена на что, не может телефон взять? Не понимает, что если долго звонят, то, значит, надо? Или тоже спит, или в бассейне плещется? Разбаловали они женщин.
Охранник стоял у двери ни жив ни мертв, в дверь колотили.
– Что? – спросил Коркия.
– Не знаю.
– Что вчера было? Я отъезжал на полдня, что было, говори быстро!
– Ничего особенного. Шелкунов со своими людьми сидел, с Челобеевым, Маркиным, Дуплянкиным, ну ты сам знаешь, какая у них обычно компания. И молодежь рядом сидела. Потом Шелкунов со своими ушел, а за этими ОМОН приехал. Я даже чихнуть не успел, в две минуты увезли.
– За что?
– Не знаю.
– А зачем теперь пришли? Отомстить? Мы-то при чем?
– У них там жмурик, – сказал охранник.
– Кто?
– Ну, похоже, убитый.
– Кто убитый, где?
– Там.
Шоша терпеть не мог чего-то не понимать. Он, конечно, сначала позвонил в милицию. Ему ответили странно:
– Знаем.
– И что, если знаете? Ничего делать не надо? – закричал Шоша.
– Сделаем, не беспокойтесь.
Вот и весь разговор. Пока они сделают, от ресторана ничего не останется.
Шоша был храбр.
В нем жил дух предков, привыкших защищать свое жилище, а ресторан был для Шоши почти домом – он здесь дневал и ночевал.
Поэтому он, не дожидаясь, пока выломают дверь, открыл и вышел.
Охранник тут же предательски запер дверь изнутри, мысленно оправдывая себя тем, что никогда их не любил, а работал только из-за денег.
Шоша вышел, оглядел людей, увидел в сторонке женщину с юношей на руках, поднял руку. Надо начинать разговор, а там, по ходу разговора, будет видно.
– Здравствуйте! – громко сказал Шоша.
Толпа ответила свистом, криками, оскорбительными словами.
– Не надо кричать, все решим, – сказал Шоша.
– Что ты решишь, ара? – крикнули ему. – Человека убили!
– Он не ара, он азер! – поправил кто-то.
Этнографический спор мог затянуться, но Йогурт крикнул:
– Прекратите оскорблять по национальному признаку!
– Оскорбляйте по какому-нибудь другому, – подхватил Вилька, он же Вилен Свободин, человек известный в молодежной среде, в Интернете, его приглашали на телевидение, в известную комическую передачу, но, как уверял Вилька, испугались конкуренции, потому что он еще до начала записи довел своим юмором до истерики осветителей, операторов, режиссера, публику в студии, гримерш и костюмерш и даже самого ведущего, который, икая и утирая слезы, сказал: «Иди отсюда!»