3-й полк. С 19 до 25 сентября полк занимает прежнее положение.
20 сентября. 1-й полк. Упорные бои полка под командой полковника Пешни — полковник Гордеенко был болен — ведутся за город Малоархангельск. Части 55-й стрелковой советской дивизии разбиты, город Малоархангельск и Поныри взяты. Красные оставили большие трофеи.
2-й полк. 2-му батальону приказано совместно с командой пеших разведчиков и взводом артиллерии сделать набег на Макарове — Андросово — Коренки. Отряд выступил в 7 часов, разогнал противника в указанных селах и вернулся почти без потерь.
В Орле
1 октября Корниловские полки входили в Орел. Так же, как в Курске, их встречали толпы народа. Гудели колокола, духовенство в праздничных облачениях стояло около церквей.
Как только полковник Скоблин верхом на сером жеребце впереди своего конвоя показался на городской площади, толпа закричала «Ура!», потом вдруг вся покачнулась в сторону какого-то революционного памятника, возвышавшегося на площади и разукрашенного красными полотнищами. Раздались глухие удары, и памятник скрылся в известковой пыли. Через несколько мгновений на месте памятника лежала куча мусора.
Квартирьеры доложили Скоблину, что наиболее удобным помещением для штаба дивизии будет или Дворянское собрание, или же дворец Скоропадского. В это время подошел пожилой мужчина, вежливо приподнял шляпу и осведомился, не он ли здесь главный начальник.
— Да, я, — ответил Скоблин, — а вам что нужно?
— Хочу предупредить вас, чтобы вы ни в коем случае не останавливались в бывшем Дворянском собрании или во дворце Скоропадского: оба здания минированы большевиками.
— А кто вы такой? — спросил Скоблин.
— Я — ваш друг, старый земский деятель, — ответил незнакомец.
Капитан Капнин стал настаивать, чтобы для штаба выбрать какое-нибудь другое помещение.
— Охота тебе, Константин Львович, слушать всякие россказни, — возражал Скоблин.
— Николай Владимирович, — закипятился Капнин, — нельзя ведь рисковать, чтобы начальник дивизии со всем своим штабом взлетел на воздух.
— Ну, ты делай, как хочешь, а я со своим конвоем остановлюсь во дворце Скоропадского.
Начальник дивизии и начальник штаба разъехались.
Во дворце Скоропадского был полный беспорядок. В комнатах стояли заколоченные деревянные ящики, грудами валялись исписанные листы бумаги, кресла были опрокинуты, весь паркет загажен грязью, окурками. Нетронутым остался огромный зал: чинно в ряд стояли стулья перед столом, покрытым красным бархатом; таким же бархатом была обита нижняя часть всех стен; в золоченых старинных рамах висели портреты большевистских вождей. С хохотом и бранью конвойцы стали колоть и рубить шашками ненавистные лица.
В этом зале разместился конвой, а полковник Скоблин выбрал для себя рядом небольшую комнату.
К ночи, когда Скоблин уже укладывался спать, вдруг он услышал громкое шипение и в его комнату поползла гарь. Скоблин распахнул двери. Весь зал был полон дыма. Зажгли огарки, стали исследовать. Оказалось, что один конвоец сдирал со стен бархат и случайно оборвал проложенный под ним шнур с проводами. Тут что-то вспыхнуло и зашипело.
Через несколько часов весь Орел был освещен заревом. Пылало Благородное собрание. К утру от него остались одни обгорелые стены.
Круглый день в штабе толпились люди. Сюда приходили несчастные граждане со всеми своими нуждами и жалобами. Пробрались в штаб две делегации: одна из Тулы от железнодорожников; они просили как можно скорее наступать на Тулу и обещали не выпустить из города ни одного эшелона. Другая делегация из четырех бывших офицеров явилась будто бы от 14-й советской армии, расположенной около Брянска. Эти офицеры клялись, что при продвижении добровольцев к Брянску вся их армия немедленно капитулирует. Себя офицеры просили оставить в качестве заложников. Этих делегатов отправили в штаб корпуса…
Казалось, все предвещало скорую и окончательную победу добровольцев. Капитан Капнин, как офицер центрального штаба, получил из Ставки следующую телеграмму: