— ТЫ ВИДЕЛ ПРАВДУ, ГАЛААД. ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ, — ПРАВДА.
— Я знаю. И принимаю то, что ты показал.
Аллен оторвал лицо от пола. Вдруг он вспомнил то, что забыл, и взглянул перед собой — да, это был Йосеф. В грязной и мятой белой альбе с алым крестом на груди. Почему они оставили ему меч?.. Он же опасен. Он опаснее и страшнее всего этого сборища демонов, и он больше их, потому что он — человек. Они все — здесь, и сила их велика: меньшего из них хватило бы, чтобы разнести весь Магнаборг по кирпичику. Но у Йосефа есть место, тайное место, куда он может уйти, и там они не смогут до него добраться. А все остальное — не важно.
Какова же была эта истина, которая пробудила его и открыла ему глаза? А, вот. Никто не сможет причинить нам зла, потому что у нас есть это тайное место. И дверь туда открыта.
— Я люблю своих родителей, демон. И мне жаль тебя, потому что ты не можешь этого понять.
Судорога злобы исказила лицо Повелителя Мух. На миг лицо его стало очень старым, как если бы он был болен или смертельно устал. Взгляд его белым пламенем метнулся от медленно встающего на ноги Аллена до уже поднявшегося Гая.
— УБРАТЬ, — приказал он тихо и бешено. — ВЫ ХОТЕЛИ УЙТИ ОТ МЕНЯ В СМЕРТЬ; ВЫ ДУМАЛИ, ЭТО БОГ; ТАК ВОТ ОНА — ВАША СМЕРТЬ!
Железные руки схватили Аллена за плечи, и он не смог сопротивляться. Я считаю до пяти, не могу до десяти, подумал он, когда его потащили прочь из ярко освещенной залы, заламывая за спину руки. Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват. Я иду искать. Искать…
— Гай.
— А?..
— Как твои руки?..
— Кажется, мне их все же не сломали. Наверное, вывих.
— Ты где? Давай я к тебе подойду.
— Я здесь. Иди на голос.
Аллен пополз вперед и вскоре наткнулся на Гая. Тот сидел в абсолютной тьме, прислонившись к стене затылком. Стены были, кажется, каменные.
— Я слепой или здесь правда так темно?..
— Правда темно.
— Вот сволочи. Правда, сволочи?..
— Демоны.
— Ага. Хоть бы капельку света, Господи. А больше ничего и не надо.
И тут зазвучал голос. Аллен сначала даже не узнал его — он никогда не слышал, чтобы Йосеф пел. В пении голос у него оказался мягким и более низким, чем в разговоре. Хорошо ли он пел — Аллен не знал.
— Йосеф.
— Да?..
— Почему ты замолчал?..
— Собираюсь с силами. Все, собрался.
Голос Йосефа внезапно прервался, сойдя на какое-то шипение. Он сухо закашлялся, и Аллен, уже начавший вновь облизывать пересохшие губы, вдруг вспомнил, как они пили у колодца. Гай. Потом Аллен. А Йосеф так и не успел.
— Не пой, не надо! Совсем голос потеряешь…
Йосеф не успел ответить, потому что у него, как и у двух остальных, перехватило дыхание. Они увидели свет.
Он был голубоватым и ровным, как от медленно разгорающейся вечерней звезды. Только во много раз ярче. В свете проступили из ниоткуда каменные стены темницы. Огромная железная дверь. Свод, теряющийся во мраке. Изумленные белые лица троих друзей.
Свет исходил, как сначала показалось Аллену, от Йосефа. Но как-то немножко сбоку. То светилась, разгораясь все ярче, крестовина его меча.
Йосеф снял меч с пояса и воткнул лезвием посредине, в земляной пол. Он стоял и светился, как неимоверное распятие. Йосеф преклонил правое колено и поцеловал его, и на сияющем металле некоторое время оставался темный след от касания смертных губ.
Гай обернулся и посмотрел на Аллена огромными, темными в темноте глазами.
— Как ты говорил? Капельку света, а больше ничего и не надо?..
— Да.
— …Вы знаете о горе Галаад?.. Это в честь нее меня назвали, да и святого Галахада тоже. Говорят, эта гора подобна главе на теле Церкви; мы же все — волосы на ее голове. Ни один волос не упадет с наших голов без воли Господа, так и мы все от века сочтены. Хотя и много волос на голове Церкви Христовой, каждый из них сияет золотом, и волноваться нам, в общем, не о чем…
— Ты к чему это, Йосеф?..
— Просто рассказываю.
— Нет, это ты меня дразнишь… Знаешь ведь, как мне хочется голову помыть…
Гай тихо засмеялся.
…Они не знали, сколько прошло времени с тех пор, как двери темницы захлопнулись за ними. С тех пор их никто не навещал.
Они почти не говорили — было больно, слишком пересохло горло. Да и не о чем было говорить, все и так понятно. Они знали, что скоро умрут.
Аллен более всех ослаб без еды и воды и уже почти не двигался. Он лежал на спине, чувствуя каждую косточку позвоночника, и смотрел на крест. Иногда он закрывал глаза, и тогда светящееся распятие проступало перед его закрытыми глазами. Аллен думал.
Сначала он вспоминал все то, что видел в своей жизни за девятнадцать лет, все хорошее и плохое. Потом воспоминания кончились, и родные лица куда-то отступили. Теперь, закрывая глаза, он видел то же, что и с открытыми, — светящийся крест. Он казался себе пустым и очень легким, и один раз он увидел темницу словно бы сверху, откуда-то из-под потолка. Снов ему не снилось.
Только один раз Аллену приснился сон — и сон этот был удивительно прост. Он увидел герб, тот, который все еще носил на груди. Алое поле, три белые полосы. И Аллен понял, что означает этот герб — или что он означает теперь. Три рыцаря, дошедших до конца, три их белых пути через алую кровь. Это была кровь Роберта, Клары, Марка, Алленовой матери, Марии, Эйхарта, всех тех невинных людей с теплохода «Инюсвитрин». И — их самих.
Он хотел рассказать сон друзьям, решив, что это, наверное, важно, и лежал с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы начать разговор. Они так отвыкли говорить, что для этого требовалось собираться с силами.
Но молчание нарушил, как ни странно, Гай.
— Аллен. Ты не спишь?
— Нет.
— Чего бы ты больше всего на свете хотел?..
Воды, хотел сказать Аллен, воды. Один глоток. Нет ничего на свете вкуснее воды. И еще — увидеть небо. И чтобы все, кого он предал и бросил, сделались счастливы там, где они сейчас. Но Аллен не сказал так, потому что это была бы неправда.
Ожидание смерти изменило его — но не так, как, должно быть, полагал Повелитель Мух. Не будучи человеком, демон, наверное, не учел какой-то важной особенности человеческой души. Аллен по-прежнему боялся смерти — но так, как боятся войти в холодную воду, как боятся мига соединения с возлюбленной на брачной постели, как боятся разрубить корабельный канат. Чем большая тьма окружала его, тем больше он жаждал света.
— Больше всего на свете?.. Видеть Святой Грааль.
Да, ибо в Нем — и вода, и свет неба, и лица всех, кого он в жизни любил. И еще нечто — то, что было общего у воды, неба и любимых людей, у алой розы и церковных статуй, бывшее в том, как перед самым концом улыбнулся Роберт и как улыбался Алленов первый в жизни рыжий пес. Сердце путей, хотел сказать Аллен, все пути встречаются в Сердце Мира, и мы тоже встретимся там. Но он уже сказал достаточно, и слова были не нужны.