— Ну… можно сказать и так.
— Только у этого юноши завтра зачет, — предупредил Роберт, — так что ты его разбуди пораньше. Сдать он, конечно, ничего не сдаст, но пусть хоть попытается.
— Непременно, сэр, — пообещал Марк, — выгоню плетьми в шесть утра, а на ночь напою теплым молочком и спою ему десять колыбельных. Ваш малыш («А за малыша получишь!» — пообещал с кухни Аллен) будет в полном порядке, отвечаю головой. Чьей? Как чьей? Ну в самом деле это уже мелочи…
Священная тишина момента была разрушена. Мария пошла звонить мужу, что задержалась в гостях и может не успеть на трамвай, а Аллен, вдохновленный речами о теплом молочке, потребовал кормить гостей. Марк заглянул в холодильник, неожиданно обрел там ранее украденные бабушкой бокалы («Ну ладно, старушка, на сей раз я тебя прощаю!») и вынул на свет божий нечто на блюдечке, завернутое в серебряную обертку. Это был плавленый сырок «Новость» — неизменная пища всех бедных студентов и прочих безденежных и безработных гениев. Вслед за ним явился батон самого дешевого серого хлеба с отрубями и желтоватый огурец.
— Что это? — скривившись при виде «Новости», вскричал Аллен голосом безнадежно больного человека.
— Очень питательный сырок, — оскорбленно заметил Марк. — Наливай всем чай и не протестуй, а то я тебе его скормлю вместе с оберткой.
В кухню вернулась Мария. При виде сервированного стола она воскликнула:
— Я так и знала! — и принесла свою сумку, в которой обнаружилась упаковка котлет и коробка сухого картофельного пюре. Следующим сюрпризом оказался вафельный торт. — Ну-ка пустите меня к плите, ребята, — скомандовала она. В отличие от Аллена ее особенно возмутил не сырок, но огурец, и она заставила Марка его выкинуть. Вскоре был готов замечательный ужин. Круглые кухонные часы показывали без пяти минут полночь, и это, увы, была чистая правда.
…Человек не может долго жить в горах. Там слишком сильный ветер. Там слишком высоко, и слишком явственно присутствие ангелов. Чтобы не сгореть в постоянном благоговении, человек спускается в долину, но потом, когда к нему возвращаются силы, он берет посох и опять спешит в горы, потому что без них уже не может жить…
— А теперь, — попросил Аллен, ставя грязные тарелки в раковину, — давайте вы скажете мне, что вы об этом думаете. А я вам тоже что-нибудь скажу. Потому что кушать, конечно, очень здорово, спасибо, Мария, но если мы не придумаем, что с этим делать, у меня внутри все сгорит. Давайте говорить, пожалуйста.
И они стали говорить.
За окном разгорался рассвет. День обещал быть таким же сияющим, как вчерашний. Трое друзей сидели за столом. Бессонная ночь и горячечные разговоры сказались на всех, но на каждом по-своему. Мария напоминала смертельно больную огромными синими кругами вокруг глаз и полупрозрачным зеленым цветом лица. Аллен приобрел внешность сумасшедшего юного наркомана, которому срочно нужна очередная доза. Глаза его неестественно светились. Он, наверное, мог бы в темной пещере обойтись без фонарика. Один Марк не казался усталым или нездоровым: он выглядел как полный сил маньяк-убийца, вынашивающий новый жестокий план. Его лицо просто просилось на плакат с надписью «Разыскивается полицией».
— Честное слово, я за эту ночь выпила больше чаю, чем за всю предыдущую жизнь, — рассеянно катая пустую чашку по столу, призналась Мария. Марк воспринял это как просьбу и потянулся за чайником. Возражений, как ни странно, не последовало.
Они сидели на кухне и смотрели на бутылку. Единственным, кто хоть как-то отдал ей должное, оказался Марк — и того хватило на пару глотков.
— Отлично, — подвел он итог, мучая ножом простертый на блюдце плавленый сырок — все, что к утру осталось в доме из съестного. — Значит, намечается Поход Грааля. Вот круглый стол у нас уже есть — правда, скатерть в цветочек мешает, но ее можно и снять. А мы, значит, вроде как трое рыцарей. Сэр Марк, сэр, извиняюсь, Мария — или дэйм, если хочешь, и юный сэр…
— Пожалуйста, перестань, — дернулся Аллен, вместо четок перебиравший листы «Преданий». Мария взяла его личную карту, которая непонятно почему валялась на столе, приоткрыла. Шестнадцатилетнее, почти не изменившееся лицо улыбалось с фотографии.
— Он тебя не дразнит, успокойся. Он серьезно… наверное. Потом, разве ж плохо звучит — юный сэр Аллен П. Августин?.. Вполне подходяще для хроники, только П. мешает. Кстати, что такое П.?
— Инициал. Чему это вас в колледже учили? У нас до Реформации была система многих имен, в основном у дворянства — одно личное, остальные родовые. Потом у всех стало по два… Отсюда выражение «последнее» имя, хотя теперь правильно говорить «второе». Ну, у некоторых кусочки этих отмерших имен остались, в основном в документах… Называются — «мертвые инициалы». Да что я тебе лекцию читаю? Неужели правда не знаешь?
Мария досадливо хлопнула карточкой о стол.
— Да я не о том… Что это было за имя, я имею в виду?
Аллен моргнул.
— Так я и не знаю… П. и П., как-то я никогда не задумывался. Отец, понимаешь ли, был Даниэль П. Августин, а я вот — Аллен П. Августин…
— А узнать можешь? Где-нибудь должно же это быть…
— Слушайте, ребята, а зачем вам? — вмешался Марк. — Может, ну его?..
— Нет, пусть он узнает, — уперлась Мария. — Аллен, будь добр, посмотри где-нибудь… Мне вдруг показалось, что это важно.
— Разве что маме позвонить… Семь часов, она, наверное, уже встала, на работу собирается. Только это межгород, Марк, тебе потом оплачивать. — Аллен неуверенно потянулся к телефону.
— Да звони, разоритель. Тоже мне межгород — шесть часов на электричке… Не помру от голода. А помру — буду утешаться мыслью, что ты себе этого не простишь и отгрохаешь мне на могиле двухметровый памятник с изображением Чаши Грааля…
Но «разоритель» уже вертел телефонный диск, не обращая на речи друга внимания. Марк всегда говорил речи, и слушать их было вовсе не обязательно.
— Халло, мам! Ты все-таки дома, а я уж думал… Да, я! Хорошо. Да, сдал… Почти. Две пересдачи. Да сдам я все! Абсолютно уверен. И с деньгами хорошо. И у Роберта тоже… Жениться? Я? Ах Роберт… Вот ты у него и спроси, я по шее не хочу… Соберется — скажет. Как это — когда? Когда все сдам, тогда и приеду. Ну, мам, что значит — тогда до осени не увидимся? Я же умный…
— Слушай, умный, — прошипел Марк, дергая друга за волосы, — ты по делу не можешь говорить? Это же межгород… Памятник — это хорошо, конечно, но у тебя на него все равно денег нет!
— Руки прочь, завистник! Мам, это я не тебе… Слушай, у меня такой вопрос: что значит «П.»? Инициал в моем имени. Для института, — беззастенчиво соврал он, косясь в сторону друзей и разводя руками — что ж поделаешь, лгать приходится… — Ищет, — сообщил он шепотом. — Сейчас посмотрит в альбоме, там на карточках может быть что-нибудь…
Марк в отчаянии возвел глаза к небесам.
— Аллен, ты слушаешь? Вот дедовский военный билет, но здесь тоже только инициал… Нет, ничего нету. Погоди-ка, а это что? О, сынок, победа! Это твой прадед, посмертная фотография… Альберт Персиваль Августин, 2-й год Реформации. Ты слышишь? Аллен! Ты куда пропал?
— Да, мам. Спасибо. Я запомнил… Да нету новостей. Когда кончу… Я позвоню потом. Обязательно. Хорошо. Счастливо. Я тебя тоже… — Он положил трубку и некоторое время сидел, глядя перед собою. За окном летали, кажется, чайки. Одна из них подлетела совсем близко и оказалась светло-серым голубем. Голубь слегка задел крылом стекло, прочертив по пыли яркий след. Меж двумя створками ползла сонная муха. Аллену она очень не понравилась.
— Ну? — спросила Мария.
— Персиваль, — отозвался Аллен.
Марк присвистнул. Они помолчали. Бывший солдат первым нарушил молчание:
— Хорошее имя. Главное — редкое. У нас ротный был Персиваль. Перси, если сокращенно. Сволочь он, правда, был… Преизрядная. Вряд ли он Грааль искал, мне так кажется.
Мария одарила его пронзительным взглядом. Она еще не привыкла к Маркову стилю общения.
— Случайных совпадений не бывает, — уронила она.
— Конечно, мэм, не бывает, мэм. Вот у меня утерянное второе имя — Галахад, так мне открыли пророческие дневники прабабушки, созданные этой великой женщиной, когда ей было восемь лет… Аллен, да ты что? — Марк хлопнул ладонью по «Преданиям». — Радоваться надо, ты у нас Персиваль, про тебя вон почти целую книжку написали. Ты многих вдохновлял на поэзию…