– …Да, отец Йосеф. Это то, о чем я хотела вас попросить.
Уже по одному этому обращению Аллен понял, что происходит нечто крайне важное, и отступил в тень, к мачте, не желая мешать. Они приблизились – оба белые, оба в длинных одеждах. Аллен вовсе не собирался прятаться, просто не успел тихо уйти сразу, а потом, когда они остановились в покачивающемся круге света, уходить было уже поздно. Так, чтобы не потревожить их и не прервать, – невозможно.
– Клара, но я не знаю, как это делается. Мне никогда не приходилось такого совершать.
– Но ведь отпевать мертвого вам тоже не приходилось. И принимать исповедь у покойников. И плавать на волшебной барке без гребцов.
– Я, должно быть, не имею такого права. Даже если забыть, что я – отлученный от таинств священник, это должен делать, кажется, настоятель монастыря. И твой испытательный срок еще не прошел.
– Отец Йосеф. – Твердый голос Клары внезапно стал умоляющим. – Нет больше срока. Ведь мы оба понимаем, что вряд ли вернемся. Вряд ли я когда-нибудь увижу свою настоятельницу… и пусть будет так. Теперь мы ничего не знаем, Господь Своей рукой несет нас через море в темноте – и я даже не знаю твердо, жива я или умерла. А если я и жива, то что мы увидим, когда рассветет, и будем ли живы после этого?.. Отец Йосеф, если я умру, я хочу умереть, стоя на своем Пути. Я смогу принять что угодно, но принимать это хочу, будучи монахиней.
Аллен невольно содрогнулся. Так вот о чем она так горячо молит священника! Его сестра желает принять постриг – прямо сейчас, в эту ночь, наводящую на мысль, что других ночей может и не быть.
Монашество Клары, сама эта возможность как-то всегда отодвигалась его сознанием на задний план – особенно на время похода, когда об этом не напоминала даже ее одежда. Но сейчас он увидел то, на что всю дорогу предпочитал закрывать глаза, – что у Клары тоже есть Путь, отличный от всех других, ее мечта, ее любовь, куда более сильная, чем он, ее брат. Любовь, которой она не изменяла никогда.
Внезапно Клара, увидев что-то в лице своего спутника, упала на колени. Аллен резко отвернулся, дернувшись от неловкости за нее, и не увидел, как она обняла своими прозрачными руками колени священника.
– Отец Йосеф, пожалуйста… Прошу вас. Примите мои обеты. Иного бы я не желала во всей моей жизни. Постригите меня.
– Клара… Перестань, сестра. Прекрати. Я сделаю, что ты просишь. Сделаю, как могу. Хотя мне даже нечем тебя постричь… – Йосеф безнадежно огляделся, и лицо его вдруг вспыхнуло радостью. – О! Подожди-ка… Кажется, я нашел…
И прежде чем Аллен, оборачиваясь на звук, успел понять, что происходит, прежде чем с губ его успел сорваться предостерегающий вскрик, Йосеф, наклонившись, одним быстрым движением выхватил заклятый меч из тесного его ложа. Аллен услышал только, как металл вжикнул о камни. Надписи Йосеф не заметил. Невнятной надписи, белой по белому, в колеблющемся свете фонаря. Близорукий Йосеф, чьи очки разбились и потерялись еще в прошлой жизни…
Аллен беззвучно перевел дыхание. Он просто смотрел на человека, стоящего перед ним, чувствуя сильное желание опуститься на колени. Но на его глазах совершилось что-то неимоверно важное, так что он даже не мог пошевелиться. Достойнейший рыцарь из ныне живущих. Вот, значит, как.
Йосеф поднял руку с мечом, по всей длине блеснувшим светом. Клара наклонила голову, как на плахе. Но казнили не Клару – это умирала ее мирская жизнь. Длинные черные волосы, такие светлые на свету и темные в тенях, блестящие своим собственным блеском, извивами тени упали на дощатую палубу. Клара подняла голову – маленькую и темную, с по-мальчишески тонкой шейкой. Аллен не видел ее глаз.
Вдруг он понял, что больше не может терпеть. Он даже не знал толком, боль или радость были причиной столь сильного всплеска, но, закрыв лицо руками, он бросился прочь, не пытаясь более остаться незамеченным – лишь бы не… И он все-таки успел. Ни Йосеф, ни Клара не шелохнулись, когда он, чуть не налетев на мачту, в темноте пробежал короткий путь до кормы и там, бросившись на колени, спрятал лицо в шелковых складках на борту и в голос разрыдался.
Марк и Гай, сидевшие за остатками трапезы с кубками в руках, вскочили и кинулись к нему. Пламя свечей коротко мигнуло. Марк обхватил друга за плечи, Гай сунул ему в руку свой кубок – там оказалось вино. Одновременно они наперебой спрашивали, что случилось. Стуча зубами о серебряный край, Аллен отпил несколько глотков, легкое тепло пробежало по его горлу и коснулось сердца. Он улыбнулся друзьям, как смог, и хотел было объяснить, что все хорошо, все очень хорошо, просто не так, как прежде, – и не успел. Потому что появились они.
Йосеф вел за руку Клару, шедшую ровно и радостно, с покрытой капюшоном головой. В другой руке – в правой – Йосеф держал меч. Лица пришедших были просветленными и очень серьезными.
– Мы хотим сказать вам, – начал Йосеф, но оборвал себя и посмотрел на Клару. Та улыбнулась – так, что все скорбящие мира должны были бы просто затанцевать от радости при виде ее улыбки – и откинула свой белый капюшон.
– Друзья, порадуйтесь за меня. Я приняла постриг. Теперь я – невеста Христова.
Глаза Гая едва не вылезли из орбит. Он смотрел то на Клару, вновь покрывающую голову, то на меч. Меч в руке Йосефа. Меч, который он держал неловко и с трудом – так давала себя знать растревоженная рана.
– Йосеф… Меч… Он откуда? Он… оттуда?..
– Он лежал меж двух камней. Я достал его, решив, что на богоугодное дело можно будет его взять. Ты считаешь, теперь нужно положить его обратно?..
– Да не в том дело! – возопил Гай, вскакивая, и голос его разнесся в морской тишине, отзываясь в холодных волнах. – Ты надпись на камне видел?..
– Нет, не разглядел. А что там за надпись была?..
Гай, которого история с мечом поразила, кажется, больше, чем монашество Клары, с нечленораздельным воплем схватил Йосефа за руку и потащил его на нос корабля. Аллен и Клара, по дороге тоже инстинктивно соединив ладони, поспешили за ними. Один Марк не двинулся с места и так и остался в неловкой позе у шелкового борта барки, сцепив руки замком, и в свете семи свечей лицо его оставалось неподвижным, как мертвое.
Новый нечленораздельный вопль Гая заставил Аллена ускорить шаги. Светильник чуть поскрипывал о веревку, слегка качаясь из стороны в сторону, и, наклонившись, Аллеи не увидел на шершавой плоской поверхности камня ничего.
– Здесь была надпись! – Гай ощупал камень руками, повернул к друзьям пылающее лицо. – Я клянусь чем угодно, что видел ее!
– Я тоже видел, – подтвердил Аллен, опускаясь возле камня на колени. – Даже могу процитировать. «Этот меч достанет… или вынет – только достойнейший рыцарь из ныне живущих. Иному же лучше его не касаться…»
– «Ибо ему тогда он нанесет такую рану, что лучше б тот и не рождался на свет», – подхватил Гай, глядя на Йосефа невыразимо преданным взглядом, как юный Гарет на Ланселота. – Или что-то в этом роде, Йосеф. Там было так написано. Мы видели это. Просто теперь надпись исчезла. Я хотел взять меч – но увидел надпись и не решился…
– И я тоже, – вставил Аллен, глядя на Йосефа снизу вверх. – Ты его извлек. Значит, это ты – достойнейший.
– Я не рыцарь. – Лицо Йосефа было сурово, а голос – тверд. – И если бы я видел эти слова, я к мечу и не прикоснулся бы. Надеюсь, что меня простят за незнание. Сейчас же я хочу положить его на место, пусть ждет своего часа.
Он потянулся к камню, но Аллен и Гай, так и стоявшие на коленях, одновременно удержали его руку.
– Йосеф, нет, пожалуйста! Если бы это был не ты, ты не смог бы его достать. Так должно быть, не отказывайся.
– Он твой, – вторил Гай. – Ты должен оставить его. Пожалуйста, прими это как данность. Ты же видишь, надпись исчезла – значит, пророчество свершилось.