- Их всего только трое! Во имя Тора, покажите же, что вы мужчины!
Тьма мешала точнее определить место, где скрывался Йорм. Лейф и Бьорн продвинулись до конюшни и хлева, в котором, протяжно мыча, метались коровы. Кузнец и сын Вальтьофа как одержимые наносили удары, и гнев отгонял усталость, от которой уже немели руки и плечи.
- Сбивайте их с ног, ведь их всего трое! - надсаживался Йорм.
Однако грабители не проявляли воинственного пыла. Пьяный угар рассеялся, и они испытывали тошноту и слабость. Йорм их обманул. Рукопашный бой не входил в условия договора. Их осыпали ударами, а добыча от них ускользала. Сделка оказалась невыгодной. Многие из громил, побросав оружие, пролезали под оградой и убегали. Четверо, истекая кровью, лежали, уткнувшись лицом в землю.
Вальтьоф загонял коров и быков в хлев, успокаивал лошадей, называя их по именам, и свистом призывал двух или трех коней, захваченных людьми Йорма.
- Фью-фью, Гром! Буря! Смелый!
Вражеское копье задело ему бедро, но он не чувствовал боли от раны. Старый викинг слышал пророчество Бьорна и не пытался уйти от судьбы. Единственной его заботой было собрать разбежавшуюся скотину. Гордость переполняла сердце отца: Лейф бился храбро. Честь Турлусонов не померкнет с его, Вальтьофа, смертью.
Старик погнался за молодой кобылкой, которая бежала вдоль изгороди, как вдруг перед ним словно из-под земли выросли две тени. При тусклом свете луны он узнал Йорма и Эгиля Павлина. Подстерегали они его или он сам выгнал их из убежища, где они затаились, ожидая случая бежать?
Вальтьоф все еще держал в руке железный брус, которым его вооружил Бьорн. Эгиль сжимал в руке рукоятку острого норманнского меча, а Йорм размахивал копьем. Вальтьоф первым нанес удар, выбив копье из рук Йорма.
- Вы, как воры, забрались сюда ночью! - В голосе старика звучал скорее упрек, чем злоба или презрение. - Бьорн Кальфсон и мой сын Лейф прогнали ваших людей. Ты опоил их брагой, Эгиль!
Вальтьоф отразил боковой выпад Эгиля, пригнувшись, чтобы меч скользнул мимо. На долю секунды он упустил из виду Бьорна.
Тогда хозяин "Гуся", перегнувшись через изгородь, дважды всадил Вальтьофу между лопаток нож.
Взор Валтьофа померк. В помутневших зрачках застыло безграничное удивление. Когда острая боль пронизала все тело, раненый испустил предсмертный крик. Он хотел позвать сына, но его крик прозвучал протяжной жалобой, которая пронеслась над равниной и оборвалась, как крик птицы, сбитой в вершине полета.
Одним прыжком Лейф очутился у тела отца. Склонившись над умирающим, юноша услышал стук по камням поспешно удаляющихся шагов. Это убегали убийцы Вальтьофа.
Лейф не колебался ни секунды. Жажда мести обуяла его. Темный зов крови предписывал сыну уничтожить тех, кто убил его отца.
Он подтянул кожаный ремешок на запястье, на котором висело копье, и, увлекаемый безудержным порывом, перескочил через изгородь. Шум щебня, осыпавшегося по склону под ногами беглецов, свидетельствовал об их стремлении добраться до лабиринта холмов.
Кровь стучала у Лейфа в висках, в ушах звенело, но он подчинил все силы одной цели: преследованию врагов. Юноша не смотрел, куда он ступает, хотя поминутно рисковал свернуть себе шею. Горькое удовлетворение при мысли, что каждый шаг сокращает расстояние, которое отделяет его от врагов, бодрило Лейфа, как крепкий напиток.
Он увидел преследуемых в ту минуту, когда они достигли горного хребта. Их было двое: один опережал другого на тридцать или сорок шагов.
- Во имя Тора, покажите свои лица!
Но они не обернулись. Тот, кто бежал вторым, споткнулся, упал и снова поднялся. Его спутник резко свернул вправо, туда, где на протяжении доброй мили в хаотическом беспорядке были разбросаны валуны, оставленные ледниками. Он покинул своего товарища и пожертвовал им, чтобы выгадать время.
Лейф выкрикнул проклятие. Сначала он тешил себя надеждой, что быстро покончит с отставшим беглецом, а затем погонится за другим. Теперь он должен будет удовлетвориться местью лишь одному врагу.
Человек, которого догонял Лейф, одной рукой вцепился в корни вереска, а другой сжимал меч. Лейф ясно видел, как мгновенным блеском вспыхивало лезвие.
Юноше оставалось пробежать каких-нибудь двадцать шагов. Преследуемый обернулся. Как раз в это мгновение взошла луна, до сих пор скрытая плотной завесой облаков, и осветила растерянное лицо Эгиля Павлина.
Эгиль тоже узнал Лейфа. Его отвислые, дряблые щеки затряслись от хриплого смеха.
- Так это ты так шумел, жалкий хорек?
У Эгиля была более выгодная позиция.
Сын Вальтьофа не мог обойти его ни справа, ни слева: этому препятствовали крутые склоны с обеих сторон.
- Возвращайся-ка домой, Турлусон, ведь еще не остыл труп твоего отца!
Лейф, прислонившись к выступу скалы, наблюдал за Эгилем.
- Убирайся! Клянусь Фрейей, я не дерусь с мальчишками!
Лейф запустил в Павлина камнем и угодил ему в живот.
- Ты трусишь, Эгиль! Ты раздуваешь ноздри, как кузнечные мехи, а ноги подгибаются под тобой, словно прогнившие жерди.
- При мне мой меч, и я заставлю тебя подавиться своей бранью!
Лейф презрительно захохотал. И от этого хохота, повторенного раскатистым эхом, у Эгиля заледенела кровь в жилах.
- Ты сейчас умрешь, Эгиль Павлин! Мое копье пригвоздит тебя к скале, и ты подохнешь здесь в одиночестве, как ворон.
- Не подходи ко мне, Лейф Турлусон, не подходи!
- А мне и незачем подходить к тебе, Эгиль! Мое копье отлично достанет тебя.
Обезумевший взгляд Эгиля задержался на остром наконечнике копья.
- Ведь не я убил твоего отца, Лейф Турлусон, не я, а Йорм. Ты слышишь, это сделал Йорм, Йорм!
Эгиль Павлин вопил истошным голосом.
- Боги займутся Йормом, а ты, Эгиль, в моей власти.
Лейф сдернул с кисти ремень, на котором висело оружие, и медленно, не сводя глаз с Эгиля, поднял копье до уровня плеча.
Юноша повторял священные слова, которыми сопровождается смертельный удар и провозглашается справедливость такой кары:
- Фрейя взрастила для меня колосья мести.
Эгиль, вытаращив от ужаса глаза, бросился вперед. Несмотря на утреннюю прохладу, по его лицу от висков к подбородку стекали струйки пота.
В тот же миг его пронзило копье. Эгиль судорожно глотнул и повалился на бок.
- Ты умрешь, как я сказал, Эгиль Павлин! Ты будешь умирать медленно и одиноко. И не знать тебе покоя, потому что жил ты, как трус, и принял смерть, как раб.
Лейф спустился с холма. Настало время отдать последние почести телу Вальтьофа.
От поцелуев утренней зари серое небо над морем покрылось багрянцем. Занялась заря, которую Вальтьофу уже не дано было увидеть. Теперь Лейф заплакал. Вальтьоф унес с собой частицу его души. И он плакал, потому что был один: слезы викинга не должны иметь свидетелей.
* * *
Все розыски следов Йорма окончились ничем. Никто из нападавших на Окадаль, кого изувечил молот Бьорна или пронзило копье Лейфа, не выжил, и поэтому не удалось установить, где на Западном побережье был разбит пещерный лагерь изгнанников. Жители поселка опознали трупы Грима, Скиди Норвежца и Хравна - Сына Лосося. Оставшиеся в живых участники набега скрылись кто куда.
Похороны Вальтьофа были просты и величественны. Тело возложили на костер, который развели Эйрик Рыжий, Бьярни Турлусон и кузнец Бьорн. Бьярни - новый глава семьи - поджег вереск, покрывавший деревянный настил. Яркий огонь поднялся к небу... И тогда скальд Бьярни спел не простую вису (Виса строфа в поэзии скальдов.), но суровую строфу из песни об Инглингах, которую обычно посвящали победителям, вождям и воинам, прославившимся верностью долгу:
Изранен тяжко был король Хаки
И понял, что дни жизни сочтены.
Тогда велел он боевой корабль
Для плаванья морского снарядить,
Руль закрепить, все паруса поднять,
Сложить из дров на палубе костер
И факелом просмоленным поджечь.
Дул ровный, сильный ветер от земли.
Лежал Хаки, простертый на костре..
Меж островов пройдя, его корабль,
Пылая, устремился в океан.
В Гренландии слишком драгоценны были корабли, чтобы можно было хоть один из них отдать для последнего приюта мертвецу. Поэтому прах Вальтьофа, несмотря на общую любовь к нему, был развеян по земле ветром.
После погребального обряда Бьорн Кальфсон подошел к Бьярни и сыновьям Вальтьофа.
- Бьярни Турлусон, дом Вальтьофа отныне дом его сыновей и твой. А я выстрою подальше новую кузницу.
- Бьорн, кров моего брата отныне твой кров. Я попрошу тебя взять к себе и растить Скьольда, пока ему не минет пятнадцать лет. О Лейфе позабочусь я сам.
- Почему я должен расстаться с братом Скьольдом, дядя Бьярни?
- Потому что обычай не допускает, чтобы два брата плавали на одном корабле.
И тогда Лейф понял, что великая мечта Бьярни скоро станет явью. Смутная радость захлестнула его сердце. Корабль, захватив и его, уйдет покорять Западное море.
- Скьольд останется со мной до твоего возвращения, Бьярни Турлусон, сказал кузнец, - и я воспитаю его так, как воспитал бы родного сына. Когда же ты думаешь выйти в море?
Бьорн говорил так спокойно, словно подобное плавание было самым обычным на свете делом.
- Когда Эйрик все наладит в поселке и когда задует попутный ветер. Ну, а пока пусть этот разговор останется между нами.
Скьольд, насупившись, ковырял носком землю. Бьярни угадал, какие чувства волнуют мальчика.
- Настанет и твой черед, Скьольд!
Бьорн заскорузлой рукой приподнял за подбородок голову младшего из братьев.
- Раз ты теперь мой сын, я открою тебе тайны металла и огня. Твоя участь будет не хуже, чем у брата. Я помогу тебе отыскать четыре вида терновника, три вида мха и семь видов водорослей на скале, которые наделяют даром провидения и мудростью.
Скьольд поднес к губам громадную руку Бьорна.
Лейф знал, что Эйрик Рыжий и Бьярни отплывут после уборки урожая. Ячмень поднялся высоко, и колосья его созрели для жатвы.
- Одно не дает мне покоя, дядя Бьярни: Йорм избежал мщения.
Бьорн начертил на земле круг:
- Йорм никогда не вырвется из круга крови. Он будет метаться в нем, как запертый в загоне зверь.
Ему не пришлось пояснить свою мысль. Эйрик Рыжий широким шагом пересек площадь, на которой ранее был разведен костер.
- Ты мне нужен, Бьорн Кальфсон. Я снова уйду на "Большом змее" в долгое плавание. Бьярни говорил тебе об этом. Восточному поселку нужен будет глава. Я думаю, что это отличие - твое по праву.
- Мне легче приказывать молоту, чем людям, Эйрик!
- Клянусь Тором, у тебя крепкая рука, кузнец, и доброе сердце. Ты сумеешь ковать и закалять в людях мужество не хуже, чем куешь и закаляешь сталь.
* * *
Йорм плыл в Исландию.
Однажды ночью, в глубокой тайне, он погрузил на борт "Гуся" около двух десятков верных дружинников и снялся с якоря, оставив в пещерах десять мужчин, двадцать женщин и двенадцать душ детей.
После убийства Вальтьофа Йорм не чувствовал себя в безопасности на гренландской земле. Смерть Эгиля послужила ему предостережением.
Ненависть, которую он питал к Эйрику Рыжему, Бьярни Турлусону, Бьорну Кальфсону и сыновьям Вальтьофа, осталась неутоленной. Хозяин "Гуся" знал, что она будет гореть в его сердце всю жизнь. В Исландии он найдет союзников. Торстейн, несомненно, погиб, но род Торфинсонов по-прежнему силен. Он, Йорм, пробудит у этих людей дремлющие в их душах страсти. Он заманит их богатствами Гренландии, процветающим хозяйством Восточного поселка. Он знает, к кому обратиться. Альфид - Ледяной Глаз, вдова Торстейна, конечно, поможет ему, он ее хорошо знает. Йорм не сомневался, что, выйдя замуж за Торстейна, Альфид разделила ненависть мужа к его врагам и что она готова выцарапать глаза Эйрику Рыжему.
Через несколько месяцев, быть может, уже через несколько недель, могучий флот выйдет из Эйрарбакки и возьмет курс на Восточный поселок, флот, во главе которого станет он, Йорм. Ключи к мщению будут тогда в его руках.
Ветер надувал парус. Белые гребешки волн разбивались впереди, указывая путь в Исландию.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава I НА ПУТИ В НЕВЕДОМОЕ
Лейф стоял на корме "Большого змея". Плавание началось при счастливых приметах. Тучи постепенно растаяли в бескрайнем голубом просторе. Уже много месяцев юноша не дышал таким чистым воздухом. Было раннее утро, но солнце успело очертить в небе немалую дугу.
Дядя Бьярни стоял возле Лейфа, и казалось, что все его внимание сосредоточено на отвесных прибрежных скалах фьорда Восточного поселка, стиснутых, как рыба в верше.
- Сегодня, племянник, самый длинный день в году. Солнце совершит долгий путь над морем. Но и через тысячу лет люди скажут: в самый длинный день девятьсот девяносто девятого года викинги Восточного поселка на корабле Эйрика Рыжего "Большой змей" ушли в неведомые западные моря.
Лейф подумал, что из такого путешествия можно и не вернуться и тогда люди будущего никогда не узнают, что же нашли викинги по ту сторону моря, но он отогнал эти мысли и приветливо улыбнулся дядя Бьярни. Юноша не испытывал и тени тревоги, но восторженные речи его спутников порой надоедали ему. Все, что с ним происходило, Лейф считал в порядке вещей. Здесь свершалась его судьба. Каждым мускулом своего тела, каждой каплей крови Лейф ощущал, что прожитые им шестнадцать лет были только подготовкой к этому великому подвигу. Гренландия - вторая Исландия. Ее открыл Эйрик Рыжий, а он, Лейф, приехал туда позднее. Теперь же он сам плывет по неизведанному морю, которое не бороздил еще ни один корабль.