Выбрать главу

Через час Пожидаев сидел в просторной чистой избе, Пепеляев мрачно ходил от окна к двери, скрывая раздражение под напускным равнодушием.

— Ваш Строд — фанатик и думает, что умереть за идею возвышенно и благородно. Или надеется на помощь Якутска? Ждет, когда Байкалов пришлет войска? Я оборвал все его надежды, генерал Ракитин взял село Чурапчу, в котором находился отряд Курашова. Бойцы перешли на мою сторону, сам Курашов бежал. Строду надо бы сдаться на мою милость, он же пишет какой-то вздор: «Суровое лицо жизни — не роман, не сказка из «Тысячи и одной ночи»», — язвительно говорил Пепеляев.

Пожидаев, глядя в передний угол, молчаливо слушал. Пепеляев остановился перед ним.

— Завтра я разнесу в пух и прах все живое и мертвое на Лисьей Поляне! Хотел сохранить жизнь коммунистам, но теперь уничтожу всех этих интернациональных бродяг, как волков. Так и передайте Строду…

Генерал Вишневский приготовился к новому штурму Лисьей Поляны, но все же послал к Строду своего парламентера.

— Мы ждем последнего ответа, — сказал парламентер.

— Вот наш ответ! — Строд повернулся к Дмитриеву. — Поднять знамя!

Над обледенелыми окопами, похлопывая на ветру, пламенея и вспыхивая, поднялось красное знамя, на бруствере появился боец с гармонью — и звуки «Интернационала» зазвучали в воздухе. Слова гимна подхватили хриплые, болезненные голоса, и сразу словно что-то изменилось на Лисьей Поляне.

Генерал Вишневский и дружинники сперва слушали растерянно и недоуменно, потом просто осатанели. Они долго били по багровому полотнищу из пулеметов, наконец пошли в атаку с искривленными от ругательств ртами. Осажденные закидали их гранатами, и дружинники отступили. Вишневский сказал полковнику Андерсу:

— Скачите к Пепеляеву. Скажите ему — они знают, что Ракитин послал к нам орудие, что мы расстреляли их посланцев, и все-таки не сдаются. Выбросили красный флаг, поют «Интернационал». Они сошли с ума, а что же делать нам? Мужество этих безумцев подавило волю наших дружинников, даже я чувствую какой-то необъяснимый трепет…

— Сегодня я понял: есть вещи выше человеческого понимания. Не знаю, чем такое называется, но бессмысленная защита красными Лисьей Поляны приобретает символический смысл, — полковник Андерс занес ногу на стремя, метнул свое тело в седло.

Вишневский тяжело опустился на срубленную пихту, раньше Пепеляева и Андерса понял он: после Лисьей Поляны идти на Якутск невозможно.

— Может, и доползем до Якутска, но там нас возьмут голыми руками. Глупо! Кто это сказал: «Дайте нации хорошую войну — она получит великолепный мир»? Сказано не глупо, но безумно. Мы дали России гражданскую войну, а что в итоге? Мы — дворяне, честь и краса нации, — сидим в тайге, на какой-то Лисьей Поляне. Страшный итог!

Утро было пасмурное от метелицы, по Лисьей Поляне передвигались снежные вихри, метались сосны и пихты. Под стать пасмурному утру было и настроение красноармейцев: в сером свете все обострилось, все стало болезненно ощутимым.

Строд тоскливо думал о том, что лошадиного мяса осталось на пару дней, и нет дров, и нечем сменить подстилку для раненых. Если сегодня пепеляевцы пойдут в очередную атаку, то это конец их обороны. Всю ночь слышал он какое-то движение в стане противника: то ли получили подкрепление, то ли готовятся к наступлению.

Но шли часы, атаки не было. Метель улеглась, опали снежные вихри, в тайге возникла необыкновенная, торжественная тишина, та самая, что иногда называется белым безмолвием севера.

И вдруг это безмолвие лопнуло от далекого, плотного звука, звук прокатился над сопками — властный, беспощадный. Что-то тяжело ахнуло, земля содрогнулась, по тайге пронеслись тысячи угрожающих шорохов.

— Орудийный выстрел! Генерал Ракитин подходит к Лисьей Поляне! — Строд выбежал из юрты, красноармейцы повернулись к нему, ожидая последнего приказа.

— Мы взорвем их и себя, когда они окажутся здесь, — громко сказал Строд.

Орудийная канонада продолжалась весь день, но пепеляевцы так и не пошли в последнюю атаку.

Это было и непонятно, и удивительно. Строд опасался какого-то подвоха и все чего-то ждал, взглядывая на пробитое пулями знамя, что развевалось на вечернем ветру. Сумерки сгустились, и вот из них вылетело четверо всадников, они покрутились на опушке и в карьер поскакали к окопам. Строд поднял бинокль и не поверил своим глазам: впереди мчался Курашов — командир чурапчинского отряда, он ворвался на площадку перед юртой — неожиданный вестник освобождения.

— Байкалов захватил Амгу, Пепеляев отступает в Аян, генерал Вишневский снял осаду, — поспешно, словно торопясь избавиться от своих новостей, выкрикивал Курашов.