— Слава богу, слава богу! Уже надоело сидеть у моря и ждать погоды.
— У меня мурашки по телу от мысли, что вы покинете Охотск.
Ракитин снял салфетку, прикрывавшую на столе бутылку и закуски.
— За славную новость следует выпить. Последний спирт допиваем. Все у нас стало последним: вино, женщины, война. И этот злосчастный поход на Якутск обернулся последним делом. Теперь дай бог благополучно уйти из Охотска. Кстати, про то же пишет и Пепеляев, сегодня нарочный привез его письмо из Аяна.
И он прочел:
— «Полагаю с наступлением навигации, на первых же иностранных судах, пришедших в Аян или Охотск, уехать в порты Китая. Вам приказываю принять все меры к сбору возможно большего количества валюты, необходимой для эвакуации дружины. Минимум — это 150 тысяч золотых рублей».
— Печальные дела, — швырнул на буфет письмо Ракитин. — Надо бы хуже, да некуда. Вот почему так важно знать, когда японцы придут в Охотск. Ловите новые радиограммы, сообщайте о них немедленно…
После Полыгалова к генералу явился капитан Энгельгардт с пышной охапкой мехов, свалил их на стол.
— У кого конфисковал? — равнодушно спросил Ракитин.
— У охотников Кухтуйского стойбища. Дюжина соболей, одна че’нобу’ая лисица, две сотни беличьих хвостов.
— Не бунтовали якуты?
— За ножи хватались, да я их успокоил. Сказал, что конфискуем не только пушнину, но и мясо. Пост’ащал, они и обмякли. Отдали пушнину, я им этикеток с по’твейна насовал пусть бе’егут вместо монеты.
— Якуты уже подмешивают в пищу заболонь, опустели склады «Олаф Свенсона». Нам в самом деле придется у них отнимать последних оленей, а если в июне не будет парохода, голод ликвидирует и туземцев, и нас с вами, брат капитан…
— С одной тысячей даже отчаянных со’ви голов, видно, не завоюешь Якутии. Что мы нашли в Охотске? Голово’езов Яныгина. У них всех-то мечтаний— вино да баба в постели. Низменные ст’асти — опасная за’аза — обожгли и наших солдат. Вот они, — показал на окно Энгельгардт, — стоят у факто’ии и ждут водки. Не выдай им комендант по стопке, фак-то’ию снесут, нас пе’едушат.
— Пепеляеву без нас плохо, но и мы без него пропадем.
— Только бы дождаться судна. Японского, китайского, канадского, какого угодно, я с удовольствием покину область вечной ме’злоты для к’ая вечного солнца…
— Полыгалов поймал японскую радиограмму, с открытием навигации к нам придет пароход.
— Дивно! П’елестно! Что еще сообщают японцы?
— Полыгалов больше не мог установить радиосвязи.
— Я бы взял его в эпистос, поймал бы. Мне не по душе этот бывший к’аснюк. Не дове’яйте пе’емет-чикам.
— От твоего эпистоса он протянет ножки.
— Вы изменяетесь к худшему, б’ат генерал! Вы становитесь гуманистом.
— Сто пятьдесят тысяч золотых червонцев требует Пепеляев, — задумчиво повторил Ракитин. — Здорово придется поработать за такую сумму.
— Будем обст’игать якутских овечек.
— Не забывайте, капитан, поговорку: пошли по шерсть — возвратились стрижеными.
Поля заснеженных льдов лежали вокруг «Ставрополя», в белесой искрящейся мгле черным пятном маячил силуэт «Индигирки», и больше ничего не было на горизонте.
Степан Вострецов надел дымчатые очки, сияние снега смягчилось. Он пристально всматривался в далекую «Индигирку», зажатую льдами, потом поднялся на капитанский мостик, спросил у Миловзоро-ва, стоявшего около вахтенного:
— Что нового, Павел Георгиевич?
— Все по-старому, никаких новостей.
— Уже хорошая новость, что нет никаких новостей, — пошутил Вострецов и, наклонившись над судовым журналом, прочитал записи.
«Седьмого мая. Встретил сплошные льды. Лавировали во льду, склоняясь преимущественно к норду, испытывая все время сильные толчки льда в корпус.
Двенадцатого мая. Стоим во льду. Дует свежий ветер, пурга, дрейф на вест.
Тринадцатого мая. Пробовали пробиваться, но безуспешно. В этот день шел снег и дул свежий ост. Вечером снежная пурга с порывами ветра до 8 баллов.
Двадцатого мая. Стояли, затертые льдами…»
Степан полез в карман за трубкой. С минуту они молчали, не спуская глаз с беспредельной пустыни.
— Я читал в лоции, что Охотское море освобождается ото льда в мае, — снова заговорил Степан. — Май на исходе, а мы в плену.
— Такой ледовой обстановки я давно не помню, хотя плаваю здесь не первый год. Если начнется свежий ветер южных румбов, то бог знает, что случится. Сегодня мы шли со скоростью половины узла в час, — сердито ответил Миловзоров.
— И все же нам надо пробиваться вперед.