— Хорошо, — пробормотал капитан, едва двигая губами. — Хорошо, Том. Мы займемся этим.
Закончив разговор, Эмери медленно повесил трубку, затем взглянул на Сантомассимо. Казалось, за какие-то секунды он постарел на несколько лет. Сухо откашлявшись, он сообщил:
— Это был капитан Каллахан из участка Ньютон. У них там кое-что случилось. И дело, кажется, скверное. Они решили, что, возможно, оно наше.
Капитан Эмери снова откашлялся и забарабанил пальцами по столу. Вид у него был потерянный. Но затем, словно пробудившись от дурного сна, он резко поднялся. Они вышли из кабинета и чуть ли не бегом направились к автостоянке.
Расположенный на Вестерн-авеню склад компании «Лайонс», торговавшей подержанной мебелью, был ярко освещен. Пока не появились патрульные машины, прохожие думали, что там снимают кино. Красная лента оградила место происшествия от зевак. Их лица становились то бледно-голубыми, то алыми от всполохов полицейских мигалок.
Внутри склада работала бригада экспертов: они посыпали белым порошком пеструю коллекцию подержанной и реставрированной мебели, осматривали лестницу и кабинет, ища следы взлома и ограбления. Но таких следов не было.
Патрульные исследовали урны на прилегавшей к складу аллее и опрашивали жителей окрестных домов.
В помещение склада медленно вошел Эл Гилберт. Он был уверен, что у него язва. Ему делали эндоскопию. Засовывали в горло черный шланг до тех пор, пока Элу не показалось, что тот вот-вот вылезет у него из задницы. Кровоточащей язвы не обнаружили. Но откуда тогда эта жгучая боль в желудке? Никакого «Ролейдса» не хватит, чтобы унять эту боль. Как раз теперь она вновь стала невыносимо острой. Почему именно сейчас капитану Эмери понадобилось вызывать его сюда, в центр города?
«Наверное, желудок болит из-за этой чертовой работы», — подумал он, приближаясь к полицейским, столпившимся у расписного орехового сундука.
Он с восхищением осмотрел тонкую работу. Это было произведение мастера, из тех, которых теперь уже не делают. Внутри сундука лежали коврик в зеленую и синюю полоску, несколько сухих цветков и маленький белый плюшевый медвежонок.
А еще там лежал труп хорошо одетого молодого человека.
Гилберт осмотрел шею, потрогал кожу на груди. Ощущение холодного, податливого тела вызвало у него приступ тошноты. Мышцы были напряжены — тело находилось в судорожно-неестественной позе, когда наступило rigor mortis.91
Гилберт обернулся и увидел капитана Эмери и Сантомассимо, которые внимательно разглядывали труп. Они обменялись приветственными кивками. Гилберт продолжил осмотр тела. Лицо молодое — парню было около двадцати двух лет, он совсем не хотел умирать, в его чертах застыло удивление и какое-то печальное разочарование. Гилберт достал носовой платок и высморкался. К ним приближался Бронте, как всегда взъерошенный и с неизменным блокнотом в руке.
Гилберт выпрямился и принялся вытирать руки влажными салфетками, вынимая их одну за другой из маленького пластикового пакета.
— Добрый вечер, капитан, — сказал он. — Привет, Фред.
— Помнится, когда мы виделись в последний раз, ты загорал на пляже, — сказал капитан.
— Да. А этот бедняга бледен, как после встречи с вампиром.
Сантомассимо, нагнувшись, вгляделся в черты жертвы, отчасти уже преображенные безмолвной работой смерти.
— Как он умер? — спросил Сантомассимо. — Задушен?
— Разумеется, черт побери! Видишь? — Гилберт наклонился и отогнул ворот рубашки. Сантомассимо отшатнулся, увидев ржаво-красный рубец на посиневшей шее. — Но на все сто, — продолжал Гилберт, — я буду уверен только после детального осмотра.
— Его могли задушить и руками, а веревку использовать для отвода глаз.
— Ты думаешь?
Гилберт пожал плечами:
— Надо проверить его ногти, вдруг под ними остались частицы кожи убийцы. Возможно, между ними была борьба.
Капитан Эмери прикрыл нос и рот белым носовым платком. Гилберт усмехнулся.
— Да, капитан, судя по запаху, труп не совсем свежий, — произнес он.
— Сколько он лежит здесь?
— Полагаю, четыре-пять дней.
Капитан с отвращением вздохнул, но не смог отвести глаз от трупа. Смерть — весомый, неопровержимый аргумент. Она сдерживает привольное течение жизни, демонстрируя человеку его неизбежное будущее. Насильственная смерть опровергает утверждение, будто добро всегда торжествует над злом. Сантомассимо отошел от сундука и щелкнул пальцами. Стоявший поодаль полицейский обернулся.
— Владелец склада здесь? — спросил Сантомассимо. — Я хочу поговорить с ним.
Полицейский направился к отгороженному стеклянной стеной офису, в котором детектив допрашивал перепуганного человека с густыми, как швабра, усами. Перепуганный человек засеменил к ним, лавируя между сундуками, столами, вешалками, диванами, сервантом и двумя биде, прижимая к груди папку со счетами, как будто это была единственно реальная вещь, которой он мог доверять.
— За последнюю неделю взломы были? — задал первый вопрос Сантомассимо.
Владелец склада, Уильям Мабли, еще крепче прижал к себе папку. Внимание всех — полицейских, детективов в форме и в штатском — сосредоточилось на нем. Репутация «Лайонс» рухнула. Он был близок к обмороку. Да еще этот шквал фотовспышек. Он что, попадет на страницы газет?
— Нет, — кое-как выдавил Мабли. — Склад на электронной сигнализации, чувствительной к свету и механическому воздействию, сигнал мгновенно поступает в охранное агентство. Кроме того, на всех окнах установлены вертикальные решетки, также подключенные к сигнализации.
— Давно у вас этот сундук?
Мабли порылся в счетах. Его руки так тряслись, что он едва не порвал бумаги.
— Сундук из викторианской спальни, — прочитал он. — Инвентарный номер три тысячи двести сорок пять. Стоимость две тысячи пятьсот долларов. Застрахован на эту сумму компанией «Пасифик Индемнити». Доставлен на склад из дома в Голливуде… продается по завещанию… состояние плохое… доставлен… — он перевернул страницу, — второго сентября. — Он поднял голову, и его зрачки сжались в две крошечные точки в ярком свете фотовспышек. — Два дня назад, сержант.
— Лейтенант.
— Адрес в Голливуде какой? — спросил Бронте, неожиданно возникнув за спиной у Мабли.
Тот снова уткнулся носом в папку:
— Сельма-авеню, две тысячи триста тридцать восемь.
Бронте записал адрес и засунул блокнот во внутренний карман пиджака.
— Я проверю, Фред, — сказал он.
Бронте ушел. Гилберт пнул антикварный шкаф — безо всякой видимой причины, исключительно из неприязни к складу и заполнявшей его рухляди. Мабли вскинул руку, но ничего не сказал. Он повернулся к капитану Эмери и Сантомассимо.
— Вещи к нам поступают отовсюду, — произнес он. — Частная торговля, аукционы, распродажи, конфискации…
— А вы не почувствовали, что в этой партии мебели, мать ее, что-то не так? — раздраженно бросил капитан Эмери. — Что у нее скверный запах?
Мабли хмыкнул:
— Запах?! Это старая мебель, капитан. У нас здесь полно всяких запахов. Камфора, пыль, плесень, гнилая обивка, крысиное дерьмо, дохлые крысы. По правде говоря, мы давно перестали их замечать.
Капитан Эмери вскинул бровь и, поморщившись, отвернулся.
— Разлагающийся человеческий труп, мистер Мабли, имеет специфический, ни на что не похожий, незабываемый запах, — заметил он.
Сантомассимо подошел к огромному окну. Солнце садилось. Жуткий, неестественно-оранжевый свет залил улицы. Дома приобрели терракотовый оттенок. Люди высыпали на балконы и наблюдали за тем, что происходит внизу. По бульвару к складу на большой скорости подъехала патрульная машина с включенной сиреной, и полицейские принялись оттеснять толпу любопытных от края дороги.