— Мррр-мррр-мррр-мррр, — мурлыкал сумасшедший, и коты наперебой вторили ему:
— Мррр-мррр-мррр-мррр-мрр-мрр-мрр-мрр-мрр…
Вдруг вся компания увидела меня и в испуге замерла. Мне стало страшно, и я поднял с земли камень. И тогда все коты, а вместе с ними Кука, взвыли и со всех ног припустились в палисадник.
Прибежав домой, я стал, заикаясь, рассказывать об увиденном бабке, но она не была настроена слушать мои басни, а гораздо охотнее взялась хлестать меня мокрым полотенцем, и я обиделся, потому что сам уже верил в наспех придуманное вранье про Куку и котов.
Потом я почему-то долго не мог избавиться от этого вранья и, завидев Куку, чувствовал холодок в спине — я был уверен, что по ночам Кука превращается в кота.
Потом налетел вихрь бурных лет, унесший из нашего двора красоту тети Веры Кардашовой, голос Веселого Павлика, тишину Лены, дьявольское буйство моей матери Анфисы и стеклодувный талант Кости Человека. Вернулись годы старые, когда я ничего этого не знал. Они, эти старые новые годы, отшлепывали один за другим школьные классы, и вот пришел последний школьный год.
Зима моего десятого класса отличалась особенной белизной и морозностью, а 14 января в нашем дворе одновременно появились два существа, будто из ничего, будто из одного только морозного звона.
Утром, как только Кука выключил в подъездах ночь, мы с Юрой вышли сгребать снег и увидели на снегу черного котенка. Он стоял в снегу и мяукал, а вокруг него не было следов, словно котенок свалился с неба или будто случайно открошившийся кусочек ночи принял облик маленького черного существа, чтобы кто-нибудь не сошел с ума от подобной нелепости. Юра прошел мимо, а я подозвал к себе котенка, но он не пошел ко мне, стоял и мяукал. А во двор в эту минуту въехало такси и остановилось возле первого подъезда. Из такси выпрыгнула девочка в белой шубке, и поскольку Юра именно в тот момент проходил мимо, она обратилась к нему:
— Молодой человек, помогите, пожалуйста, чемодан поднять на шестой этаж. Очень тяжелый.
У Юры раскрылся рот, а из руки выпала снегоуборочная лопата. Я увидел чудо — Юра с выражением лица нормальным для нормального молодого человека, но весьма глупым для Юры, вытащил из такси чемодан девочки и понес его в первый подъезд. Я поднял Юрину лопату, зашел в подъезд и, стоя на первом этаже, слушал, как Юра и девочка поднимаются по лестнице пешком, потому что лифт, как всегда, ремонтировали. С шестого этажа до меня едва слышно донеслось:
— Спасибо вам большое, вот возьмите конфету.
После этого шаги Юры стали приближаться, а с третьего этажа даже начало раздаваться его чавканье. Подойдя ко мне, он улыбнулся шоколадным ртом, и в глазах его я заметил нечто такое, чего никогда не видел раньше.
Черного котенка вечером все увидели у Куки. Он носил его в кармане пиджака, и если котенок высовывал из кармана мордочку, Кука запихивал ее обратно, потому что он зажигал ночь, и ему некогда было заниматься с котенком.
А про девочку в белой шубке говорила Монашка:
— Ко мне троюродная внучка Оленька из Ленинграда приехала. Ну чистый ангелочек! Просто куколка райская. Моей двоюродной племянницы Софии дочечка. Гостинцев привезла полон чемодан, всюю меня расцеловала, а в данное время отбыла в театр.
— Ноне старый Новый год, — сказала Субботина бабушка, — вот тебе, Сярафима Явлампьевна, нова стреча.
— И кто бы мог подумать, — сказала Файка Фуфайка, когда Монашка ушла готовить гостье ужин, — что у Монашки-то кроме попа-батюшки еще какие сродственники имеюцца!
Перед тем, как лечь спать, Юра сказал нашей бабке, Анне Феоктистовне:
— Бабаня, это… девочка приехала. Хорошая. Белая. Я это… нес.
— Чемодан, что ли, нес? — сказала бабка. — Мне уж Лешка рассказал про тебя. Молодец. Что, понравилась девка?
— Ага, — промычал Юра. — Добрая. Милая. Коньфету дала.
— Жанись на ей, — усмехнулась бабка, и Юра моментально нахмурился. Те времена, когда он рвался пойти в армию и найти там невесту, давно прошли, и женитьба представлялась ему чем-то издревле неосуществимым, и даже постыдным, потому что все смеялись, когда грозились женить Юру на Тихой Лене.
— Чего ж ты? — раззадорилась бабка, вдруг вспомнив те далекие времена, подтрунивания над Юрой, Анфису. — Нравится девка, а жаниться не хочешь. Больно ты привередлив. Тридцать лет мужику, а все холостой.
— Я не мухи́к, я малькик! — захныкал Юра, лег в кровать и скулил, пока не уснул.