— Лешка, — спрашивала она своего младшего внука, — у вас в школе про Исуса Христа говорили Что-нибудь?
— Не-а, — отвечал Лешка, рисуя в тетрадке танки и букетообразные взрывы, — нам сегодня о пионерах-героях говорили, потому что скоро нас в пионеры. Бдщщщ-щ-щ! Дыдщ-щ-щ-щ!
— Так чтобы в пионеры, надо на пятерки учиться, а не мазюкать в тетрадке! — возмущалась Анна Феоктистовна, и вопрос об Иисусе Христе отходил на второй план.
Внуков своих Анна Феоктистовна любила, особенно Юру, потому что его было жальче — недоразвитый. И Лешку жалко, без отца, а мать мало внимания уделяет. Нормальному ребенку в десять раз больше внимания надо, чем слабоумному.
Лешка родился почти в один день с запуском первого в истории космического корабля, когда все люди смотрели в небо и искали ту единственную путеводную звезду, указывающую всему миру путь во Вселенную. В день приезда новорожденного домой многие соседи пришли на него посмотреть, какой он рыжий. Некоторые пугались, видя в нем будущего бандита, другие умилялись и клали младенчику погремушки, а третьи не по-хорошему удивлялись. Фрося Щербанова сказала:
— Отец по тюрьмам, а Фиска знай рожает, глупая. Конечно, государство у нас богатое, всех недоразвитых прокормит!
А баба Клава Кардашова сказала по секрету, что сейчас по Москве какой-то старик ходит, говорит, что слесарь, а сам детей режет, надо быть осторожней, кому не попадя не открывать дверь.
— Мать, — сказала Анфиса, — я долго в декрете оставаться не буду, через неделю пойду работать.
— Сдурела? — сказала Анна Феоктистовна. — И не думай! Сиди сколько положено, с деньгами придумаем. Я обратно на картонажную фабрику устроюся. Не лезь, Фисочка, береги себя.
И она устроилась снова на фабрику, только работу ей давали на дом — склеивать коробочки для градусников и пипеток. Целыми днями она теперь сидела на кухне, чавкал студенистый клей, стукала металлическая колотушка, при помощи которой впрессовывалось в коробочку донышко. За день несклеенные коробочки превращались в готовые к употреблению и перекочевывали из одного мешка в другой. Юра помогал бабке, но и десятой доли не успевал сделать от того, что делала она. К вечеру Анна Феоктистовна валилась с ног, Юра с темнотой засыпал где придется, в углу посапывал красной мордочкой Алешка, а Фиска дома долго усидеть не могла и, покормив младенца, уходила куда-нибудь на весь вечер. Часто даже возвращалась под хмельком. Анна Феоктистовна хотела ей было сказать, чтоб шла на работу, но передумала — ладно уж, все равно — что уж там осталось от декрета, всего ничего.
Однажды Фиска очень надолго задержалась. Голодный Лешка проснулся и заплакал. Он все требовательнее скулил в своей кроватке, а мать все не шла и не шла.
— Слава богу, наконец-то! — обратилась к трем образам Анна Феоктистовна, когда прозвенел дверной звонок. Но едва дотронувшись до замка, Анна Феоктистовна отдернула руку, будто обожглась.
— Кто там? — спросила она, почуяв неладное.
— Открывай! — раздался грубый мужской голос.
— Кто? — снова промолвила Анна Феоктистовна, и сердце у нее заколотилось.
— Открывай, говорю, там узнаешь, кто! — донеслось из-за двери.
— Не открою, — сказала Анна Феоктистовна.
— Хуже будет, — сказал задверный ужас и стукнул в дверь тяжелой ногой. Тихой тенью Анна Феоктистовна устремилась в комнату, упала на колени перед тремя образами и взмолилась. В кроватке закатывался в крике младенец, дверь трещала под ударами, и глухой звериный голос рычал:
— Открывай! Открывай, кому говорю!
Анна Феоктистовна бросилась на кухню, схватила металлическую колотушку, липкую от клея, и с ней приблизилась к двери, решив, как только дверь соскочит, ударить сразу в висок. Но удары внезапно прекратились, прозвучало матерное слово, и за дверью раздались удаляющиеся шаги. Подбежав к окну, Анна Феоктистовна увидела огромного пожилого мужчину, который закурил, зло отшвырнул спичку и пошел прочь.
— Слава тебе, господи, Иисусе Христе и пресвятая богородица! — воскликнула Анна Феоктистовна, укутала Лешку и понесла его к Антонине. Антонина жила не очень далеко, всего одну остановку на троллейбусе. Оставив младенца у нее, Анна Феоктистовна поспешила домой — оборонять спящего неподъемного Юру. Фиска уже была дома. Выпившая.
— Ты чего, мать? — испуганно спросила она.
— А вот чего, — сказала Анна Феоктистовна, — с завтрашнего дня иди на работу, а парня я буду кашей кормить.