— Да, внучек, а дедушку твоего осколком убило в сорок-то этом первом году проклятом. Прямо в лоб ему, Кузьме Иванычу.
— Я знаю, — вздохнул Лешка.
— Ничего-то ты не знаешь, — махнула рукой Анна Феоктистовна.
С этого дня она уже не пропускала ни одного телевизионного часа, смотрела все передачи, до последней капли, до абсурдного в своей слепой ежедневной однозначности сигнала для тех, кто ненароком уснул. Дни слились в единую телепередачу. После вечернего присутствия на торжественном заседании, посвященном годовщине Октября, Анна Феоктистовна пристально наблюдала за игрой хоккеистов, потом утро радовало ее гимнастикой и учебными передачами по третьей программе, вечером народы мира демонстрировали свое творчество, и замечательный Жаров пел:
Снова утренняя гимнастика, физика, иностранные языки, литература, — слой накладывался на слой, пласт на пласт, по Красной площади двигались танки и баллистические ракеты, и члены правительства махали Анне Феоктистовне с трибуны Мавзолея, и уже не было страшно, что кто-то стоит у дверей и окон, требуя, чтоб ему открыли — у нас есть что защищать и кому защищать!
До самого вечера радость не покидала Анну Феоктистовну, и когда заиграла песенка «Спокойной ночи, малыши», она со счастливыми слезами запела вместе с Олегом Анофриевым:
Это было начало чего-то нового в ее жизни, радостного и воздушного, свой парень эстрадный певец с вечера песни в Останкино бессмысленной улыбкой показывал, что в жизни есть какой-то смысл, которого мы не знаем, но будем знать. Прыжки на месте, уверения, что в ближайшие сутки погода не изменится, однообразные перипетии ирано-иракского конфликта и деловая волна программы «Время» — все говорило о том, что люди еще двигаются по земному шару, суета сует и томление духа не кончились и день Страшного суда все откладывается и откладывается на неопределенное время, а следовательно, цель еще не достигнута, и значит, она есть, эта цель, раз господь откладывает ради нее светопреставление.
— Анна Феоктистовна, голубушка, дом будут выселять, скоро мы разъедемся с вами. Кто же уследит за вашей душой? Вот я вареньица вам принесла.
— Кого выселять! Да слушайте вы их больше. За варенье — спасибо.
— Так нет же, сегодня официально объявили, что будут выселять и до весны всех обязательно переселят в новые квартиры. Тут составлены смородина, черешня, клубника и малина.
— Официально объявили?! Неужто официально?!
— Официально, вот вам истинный крест, аминь!
— А крест? Почему же крест? Почему его, Исуса Христа, не повесили?
— Тут символ, Анна Феоктистовна: с неба на землю от верхнего конца до нижнего, затем путь по земле — слева направо, справа налево, а потом обратно на небо уже одним только взором устремимся.
— Значит, на перекрестке небесного и земного распят человек? Чудно́! Официально объявили! А что же про Исуса-то Христа ничего официально не сообщают? Не поверю я, пока официально не сообщат, что бог есть. Вот что!..
— Тось, а Тось, а наш дом переселять будут. Скоро разъедемся мы далёко. Официально заявили нам сёдни.
— Да что ты, мам! Не врут? Официально? Может, хорошую квартиру дадут. Надо бы мне к вам перепрописаться. Да где ж теперь перепропишешься? На успею. Иль успею?
— Чтой-то сёдни всё весь день похоронная музыка по телевизеру.
— Точно. А вчера концерта ко Дню милиции не было. Говорят, мам, Брежнев умер.
— Типун тебе на язык! Да если б умер, что ж бы тогда не объявляли? Должны официально объявить.
— Передаем сообщение ТАСС…
Когда сообщили о смерти Брежнева, Анна Феоктистовна заплакала. Но не от сожаления, а от испуга, что он все-таки умер, этот человек, голос которого с трибун радио и телевидения озвучивал всю пору ее старости. Начались долгие государственные похороны, и Анна Феоктистовна втянулась в них, как и подобает старушке — отдавшись всем сердцем. Она видела их от начала до конца, все четыре дня; проникновенно слушала траурную музыку и много раз плакала, глядя на мертвого, слыша прощальные речи. Плывя по слезам, она думала: а ведь я с ним с одного года — значит, пошел мой год; значит, мне тоже уже пора.