— Да я спьяну болтнул, а она уж и всерьез, — ухмыльнулся Зыков.
— Пить меньше надо, вот чего, — зло буркнул таксист.
— Чего-чего? — оскорбился Зыков. — На твои, что ли, пью? Я на то право имею, потому что я — рабочий класс. Я на «Серп и молоте» работаю. Серп. И молот. Понял, что это значит? Я — пролетариат, на мне весь мир держится. И фамилие у меня зычное. А ты ханыга, за чаевыми только катаешься, бездельников по ресторанам возишь.
Упреков в адрес своего субботнего и воскресного алкоголизма Зыков не терпел, поскольку считал, что если работяга в субботу и воскресенье останется трезвым, то он не настоящий работяга, а подозрительный интеллигент и канцелярская «крыца». Напившись, Зыков обычно по закону буянил, шебуршил домашних. Для начала высовывался из окна и сообщал жене Вале, стоящей у подъезда:
— Валька, а я ведь тебя убью, зараза.
На что Валентина только расплывалась в счастливой улыбке:
— Мой-то, обратно назюзюкался, дурачок.
Она тоже считала, что муж обязан пить, а иначе как доказать соседям, что он хорошо зарабатывает? Демонстрация семейного достатка всегда превращалась в спектакль, в первом действии которого Зыков сообщал жене и теще, что убьет их, во втором хватал молоток или топор и гонял домашних со звериным ревом «Убью! Убью-у-у!!!», а в третьем он уже сидел возле подъезда, пыхтел папиросой и, вспоминая только что отгремевшее сражение, высказывал надежду на то, что в будущем он все-таки убьет жену Вальку, но не за что-нибудь, а просто так.
— Я хозяин положения, тетя Клава, поймите вы меня правильно, — поскрипывал он, прикрыв один глаз и не видя ничего вокруг себя другим.
Так протекали почти каждые суббота и воскресенье в семье Зыковых, и всякий раз Валя Зыкова выбегала во двор растрепанная и визжала, что изверг уже точно на сей раз пристукнет ее топором, а утром свежего дня шла с ним под ручку на работу, румяная и веселая, боевито щипая мужа за бок.
Иногда во время побоищ возникали поломки имущества.
— Стиральную машину об пол грохнул, изверг. Остались без стиральной машины. Что делать теперь будем, не знаю.
А потом оказывалось, что машина была старая и уже не работала. Незамедлительно покупалась новая.
— В десять раз лучше прежней. С центрофукой.
Кроме всего прочего, поговаривали, что Зыков изменяет жене, но и это не задевало Валентину — напротив, она даже и это считала обязанностью мужа, чтоб все знали, с каким она живет настоящим — не то что некоторые теперешние, только годятся в шахматы играть да об т е л е в и з е р нос греть, а мужского напора жены от них не получают.
Как-то раз Валентина пожаловалась моей бабке:
— Обратно Витька мне вчера изменил.
— Почем ты узнала? — спросила моя бабка.
— Да у него ж на роже все написано. Спрашиваю: было? Говорит: скрывать не стану, было.
— С кем же ж? — всплеснула руками бабка.
— Да есть у него там одна хухря на заводе. Я ее видела — на морду-то она ничего, вот и охмурила.
— Да что ты! Ай-яй-яй! А ты ему за это тоже с кем-нибудь спутайси. Вон хоть с Ванькой Расплетаевым, у него Нюшка никудашная, он всё по чужим огородам лазиет.
— Не, — сказала Валентина и вдруг улыбнулась счастливой, ласковой улыбкой: — Мне Витька сказал: «Знай, Валя, если чего узнаю про тебя, убью собственной рукой». Ведь он и убьет, Витька-то мой. Он у меня мужик решительный. Не зря его бабы любят.
И они обе посмотрели, как Зыков решительно хрястнул доминошкой по столу, так что всем остальным ничего не оставалось делать, кроме как подсчитывать очки, а Борис Панков, сраженный решительностью своего соседа по подъезду, хлестнул концом поводка собаку Джильду, являвшуюся его собственностью, и пригрозил ей:
— Я кому сказал сидеть смирно!
Зыков дружил с Борисом Панковым чуть ли не с первого дня переезда Панковых в наш дом. Это была настоящая дружба, с постоянным хождением друг к другу в гости — сегодня Панковы к Зыковым, завтра Зыковы к Панковым — дружили лично Борис и Виктор, интересовались друг другом Нина Панкова и Валентина, Даже сыновья обеих семей, Славка Зыков и Игорь Панков, считались друзьями, несмотря на то, что Игорь был на восемь лет старше. Валентина говорила про Бориса:
— Умнее Борьки никого нет, кроцворды щелкает, как семечки.
Борис говорил про Виктора:
— У Витьки настоящие золотые руки. У меня зажигалка сломалась, он чего-то там покопался, шваркнул об коленку, и пожалуйста — прикуривайте кто желает.
Виктор говорил про Нину:
— Пухлюнчик. Сарделечка. В моем вкусе.
Нина говорила про Вальку:
— Валька сердечная такая, всё, что на душе есть, тут же тебе и выложит. И ей рассказать ничего не побоишься.