— Гляди-ка! — не верили своим ушам и глазам гости, а моя мать смеялась и не выдавала мой секрет, пока дотошные гости не затевали проверки при помощи какой-нибудь другой книги, газеты или журнала.
Когда мне надоело содержание этой книжки, я стал сочинять новые похождения Буратино, и если мне подсовывали для проверки другую книгу, не моргнув глазом я выдавал свои экспромты и фантазии. Экзаменаторы смеялись, а мириады букв, непонятные и таинственные, как звезды, смотрели на меня с неживых белых страниц, и в них звучали голоса чужой речи, гулы ветра, холод небытия.
Потом они ожили, пошли, побежали на жучиных лапках по строчкам, сбрасывая с себя на бегу свои черные маски, и оказалось, что есть где-то Африка, Африка, Африка, не ходите, дети, в Африку гулять; а все наши месяцы перед Новым годом любят жечь в лесу костер, совсем как мы, мальчишки; а еще есть какая-то страна, в которой обычные наши помидоры, лимоны и лук живут человеческой жизнью и даже находятся в общественных отношениях.
— Мам, а мам, а страна, где Чиполлино, она где?
— Чиполлино-то? Ах ты, шпингалет ты мой. Чиполлино — он в неведомой стране. Короче, не в здешней. В стране Лимонии, вот где.
— Баб, а баб, Дранейчик сказал, что земля круглая. Она что, круглая всамделе?
— А шут ее знает. Пусти-ка, дай пройду. По телевизеру и вроде все говорят, будто круглая, а моя матушка, царство ей небесное, говорила мне, она как тарелочка плоцкая, стоит на трех китах, а киты на трех слонах, а слоны на трех черепахах.
— А черепахи?
— Черепахи-то? А шут их знает. Ползут себе и ползут невесть куда — у нас в позапрошлом году черепаха-то была, помнишь? Всё, бывало, невесть куда, во все стороны света торкалась.
— Баб, а царствие небесное — это что?
— Это рай, вот что.
— А рай — это что?
— Рай — это на небе, там все покойники хорошие, твой дедушка, Кузьма Иванович, хотя тоже шалопутный был, прости господи. Ну чего ты пристал ко мне? Иди гуляйси.
Впервые мир сформировался в моем воображении в виде половинки шара, срез повернут к небу, и на нем разместились моря и страны, три кита держат его, поливая время от времени фонтанами-дождями, три слона держат китов, стоя на панцирях трех черепах, а черепахи тупо тыркаются во все стороны; вверху — все хорошие покойники расселись, а всё остальное вокруг — неведомое, наглухо закрытое книжными страницами. Потом я узнал, что космонавты, летая в космос, никаких слонов, китов, черепах и покойников в окрестностях земного шара не видели, и решил, что пока своими глазами не посмотришь, ни во что не стоит верить.
Книги открывали мне все новые и новые страны — Австралию, Лилипутию и Блефуску, Японию, Данию, Изумрудный город и Линду Флориду. Я знал, что все это есть, но не мог вообразить, какие это страны, и они оставались для меня в лучшем случае картинками и эффектными названиями. Потом наши ребята пошли в школу и стали всерьез поговаривать о том, что нет ни Изумрудного города, ни Королевства Кривых Зеркал, ни Запрокинь-страны, а есть Америка, Европа, Азия, Китай, и, слава богу, Африка тоже есть. За год до того, как мне самому предстояло пойти в первый класс, в наш дом приехали Панковы, и Игорь Панков привез нам Америку. Он занимался в велосекции, а потому был для нас неоспоримым авторитетом. Оказалось, что в Америке каждый второй человек либо гангстер, либо миллионер, а главное, что там все есть и очень много жвачки. Поэтому, когда я в первый раз ушел из дома, я твердо решил, что сначала пойду куда глаза глядят, а потом обязательно доберусь до Америки, стану гангстером, буду жевать жвачку, грабить миллионеров, а деньги отдавать беднякам и частично посылать в Москву бабке, матери и Юре, чтоб они могли купить миллион новых скатертей взамен старой, которую я подпалил. Но очень скоро стемнело, и я замерз, а до Америки еще оставалось не менее половины пути, и дойдя до Камаринской площади, я расхотел становиться гангстером. На этом и закончилось мое первое путешествие по свету.
Через год я сам пошел в школу. Первое время она представлялась мне большим чудесным ящиком фокусника, в котором удивительным образом вмещались разнообразные науки, языки, музыка, а главное, страны и вся их история. Но когда я понял, что учителя не всемогущи, что они тоже знают очень мало, а вдобавок, они такие же раздражительные и поддающиеся собственным настроениям, как прочие люди, ощущение волшебства, фокуса, начало притупляться. Мне вновь стало интересно во дворе. Как раз тогда мир разделился на государства, благодаря тому, что Игорь Панков бросил велоспорт и Америка потеряла позиции на мировой арене нашего двора. Первым откололся Эпенсюль. Он сказал: