— Погоди.
Воспользовавшись паузой, Валя Зыкова набросилась на ковер и наградила его быстрыми, как из пулемета, тумаками — плап! плоп! плюп! плам! Малиновый платок вернулся в карман, и начался рассказ о кульминационном моменте судьбы актера:
— Итак, вот премьера. Театр полон. У дверей готовы убить из-за лишнего билета, откидные места считаются лакомством, поскольку некоторые готовы далее смотреть с люстры. Поднимается занавес — воцаряется тишина. Актер играет как никогда, он превзошел самого себя, забыл себя — нет, это уже не он, он не играет, а живет и страдает по-настоящему. В зале никто не кашляет, не скрипнет кресло, не зашуршит программка — все приросли к сиденьям. Труппа играет собранно, блестяще — каждому стыдно плохо играть рядом с таким актером. А он… А он превзошел уже все пределы возможного, и постигни героя смерть — актер умрет вместе со своим образом. Приближается развязка. В конце пьесы главный герой должен ослепнуть. Трагедия на уровне Шекспира! Вот он, растопырив руки, неловко ступает по сцене и молвит дрожащим голосом: «Не вижу… Боже мой… Не вижу…» Публика ахнула единым вздохом — в образе одного слепого воплотились тысячи и тысячи ослепших, пораженных судьбой в самое темя. Еще миг — и зал взрывают бешеные аплодисменты. Не один и не два, а буквально каждый второй из присутствующих в зале зрителей кричит бис. Актеры выходят кланяться, но где же он, главный виновник шумной овации? Поверите ли вы, друзья мои, какое несчастье произошло с ним! Ни жив ни мертв, он сидит в гримерной и тщетно пытается увидеть свое отражение в зеркале. Но отражения нет. Нет и самого зеркала. И ничего нет уже в его глазах. Сила перевоплощения оказалась настолько велика, что актер, играя потерявшего зрение, сам ослеп. Никто не верит, говорят, что это нервный шок либо глупый розыгрыш, кто-то даже хохочет над ухом: здорово, мол, он нас дурачит! Но какое там дурачит… Какое там. Пора уже переодеваться и уходить, а он ни с места, сидит как вкопанный против зеркала и бормочет: «Не вижу… Не вижу…» Жена рядом. Плачет. Все неутешны. Публика разошлась в недоумении.
На следующий день спектакль отменяется. Актер был незаменим. Режиссеру приходится перекраивать весь репертуар, срочно репетировать старые, недавно сошедшие со сцены пьесы. Актер же… Актер же тем временем перебирается от одного врача к другому, от другого к третьему, к четвертому, к пятому-десятому, и все напрасно. Зрение утеряно полностью. Даже не частично и даже не временно! Свет рампы погас навсегда. Чем только не пробуют лечить — электрошоком, внушением, лекарствами — все без толку. Конец карьеры. Через год жена Элеонора ушла к другому…
Слепой прижал ладонь к глазам и умолк на минуту. Все смотрели на него с огромным чувством. По руке слепого проползла муха, перескочила на ухо, он оторвал ладонь от лица, чтобы смахнуть муху, глаза его на миг стрельнули и вновь устремились в небо. Женщины робко вздохнули, Джильда проскулила, к ногам слепого свалился широкий, как лист бумаги, лист клена. Появились доминошники и богомолка Серафима, прозванная Монашкой. Слепой продолжал, заканчивая свою повесть:
— Жена ушла к другому — нашла себе на этот раз режиссера. Друзья забыли. Деньги и прочие материальные средства ушли на бесполезное лечение. Вот уже двадцать лет актер остается слепым. Рожденный для сцены, он не может найти себе работу по душе, по возможностям и ходит к людям, рассказывает им свою печальную историю, и люди помогают ему, кто сколько может. Товарищи! Дорогие сограждане! Братья и сестры! Подайте несчастному актеру!
Слепой взял с колена соломенную шляпу и протянул ее нам, чтобы мы подали. В шляпу полетели медяки, гривенники, пятнадцатикопеечные, Валя Зыкова взялась остервенело колотить ковер, тетя Нина Панкова положила актеру рубль, а Монашка вместо подаяния осенила слепого крестом. Валя Лялина спросила у своего кавалера:
— Это что, он сам и есть актер, да?
Кавалер кивнул:
— Само собой.
— Отстегни ему, Эдик, рублевочку, — попросила Валя, и розовощекий Валин знакомец дал слепому актеру мятый рубль.
— Пострадавший вы человек, — сказал дядя Костя Человек. — Разрешите мне пожать вам руку.
И он пожал слепому руку, и в этот миг старик Типунов распахнул воротца своей голубятни, и в небо взвились его чудесные голуби, замелькавшие в глазах слепого, а тетя Вера Кардашова сказала: