Внуки у Типуновых были какие-то нелепые. Любаша разрасталась, как заквашенное тесто, — круглая, сильная, носилась по двору, но не дружила ни с ребятами, ни с девочками. Однажды Дранейчик хотел подглядеть за ней, когда она в палисадник полезла, а она увидела и таких ему при всех оплеух навешала, что ее с тех пор прозвали Любка Не-влезай-убьет. Если ребята или девочки предлагали ей поучаствовать в какой-нибудь игре, она с веселым выражением краснощекого лица отвечала:
— Да ну вас к лешему, я лучше сама побегаю.
А Женя, наоборот, был такой скромный, девчачий, все время с девочками водился, и в классики с ними играл, и в дочки-матери, и в прыгалки; девочки даже пи́сать при нем не стеснялись, как утверждал Ляля. Как-то раз я увидел у Жени книжку «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» и попросил почитать, а он:
— Хитренький какой! Вы, мальчишки, только рвете книги, а читать аккуратно не умеете.
Зато моя бабка, Анна Феоктистовна, Женю мне всегда в пример ставила:
— Эх ты, двоечник непутевый! Вон брал бы пример не с Ляли, а с Жени Типунова — на одни пятерки парень учится, все грамоты какие-то дают, инженером будет человек.
— Так Женька же девчонка, — отвечал я, — ему и положено, как девчонке, зубрилой быть и на одни пятерки учиться.
А бабка мне:
— Э-эх ты, пойдешь по отцовским стопам, воровское отродье, прямая дорога в тюрьму.
Веселый Павлик тоже очень любил типуновских голубей. Он ведь и свистеть умел здорово, и если застанет, как Типун голубей выпустил, так тут же сунет два пальца под язык и засвистит, как падающая с высокой высоты бомба. И голуби тогда веселее летали от свиста Веселого Павлика.
— Рассвистелся, соловей-разбойник, — недовольно ворчала Фрося. — Гляди, они тебе на морду-то нагадят.
— Тетя Фросечка, — весело отвечал Павлик, — птичка-то божья, стало быть, и помет божий, одно удовольствие, если нагадят — лучше святой воды.
— Что с тебя взять, ненормальный, — отмахивалась нормальная Фрося.
Однажды 9 Мая нашего Типуна показали по телевизору, как он встречается со своими однополчанами. Несколько раз мелькнуло его чуть не плачущее, смеющееся лицо, и показали, как он три раза обнимался с разными другими чуть не плачущими и плачущими старичками. Про них про всех сказали, что они воины какого-то особенно отличившегося артиллерийского полка. А бабушка Катюша почему-то так и не попала в телевизор, хотя никогда такого не было, чтобы Типун один ходил на встречу с однополчанами, и в тот, телевизорный, раз они тоже были вместе.
— Да я ж разве ж воевала? — сказала она потом.
— Не воевала, зато над мужем как голубка воркуешь, — сказала баба Клава Кардашова. — Жен тоже надо отмечать.
А на другой год после этого Типуновы никуда не ходили 9 Мая. Та весна была особенной, разъяренной. В конце апреля у бабушки Катюши случился какой-то приступ, ее положили в больницу и сделали операцию. Старый Типун проводил у нее целые дни, и когда его не пускали в палату, он сидел в вестибюле. Вечером он медленно брел домой и на все расспросы соседей отвечал чуть не плача:
— Ничего, не беспокойтесь, обойдется.
И сразу поднимался к себе на пятый этаж. А лифт там, как назло, снова ремонтировали.
Светлана за ним ухаживала, готовила и стирала, а когда тетя Вера Кардашова спросила ее, не надо ли помочь, все-таки двое детей, а тут еще пожилой человек, Светлана ответила:
— Спасибо, дорогие соседи, сначала доведете людей, а потом помощь предлагаете, чтоб все видели, какие вы добренькие.
Но тетя Вера Кардашова и не смогла бы помогать, потому что сама слегла вскоре с тяжелым заболеванием.
В середине мая стало ясно, что бабушка Катюша поправится. Однажды вечером старый Типун сидел один за доминошным столом в лиловых майских сумерках. Я подошел и сел с ним.
— Дедушка Вася, — сказал я, — а правда, что вы были в особом артиллерийском полку?
— Правда, Алексей, — ответил Типун, — только это знаешь как давно было. Тебе сейчас сколько?
— Двенадцать.
— Так вот, если двенадцать, то, значит… сколько это?.. Считай, почти что три твоих жизни еще прожить можно, вот как давно.
— Не почти что три, а почти что две, — высчитав, поправил я.
Понаблюдав, как все плотнее сгущаются сумерки, я снова спросил:
— Дедушка Вася, а бабушку Катюшу скоро выпишут из больницы?