— Вон дядя Гриша, вон! На кне.
Любка посмотрела, засмеялась и, погладив собаку, вдруг ни с того ни с сего побежала в сторону бурого дома, где когда-то жил Веселый Павлик, оттуда за гаражи и спряталась там за гаражами. А Юра стоял и смотрел, как Гришка мягко оттолкнулся от окна и плавно полетел по воздуху, по-голубиному хлопая руками, разгребая коленями небо. Саба звонко залаяла, что-то камнем свалилось из окна шестого этажа и упало прямо на стоявший под окнами мотоцикл, а дядя Гриша плыл в небе, совершал изящные пируэты, то немного уходил ввысь, то чуть снижался, но шел правильно по кругу, и Юра долго стоял около песочницы, глядя вверх, пока дядя Гриша не растворился в смеркающемся небосводе. Саба уже не лаяла, а потявкивала и скулила, потому что ей ужасно хотелось пойти посмотреть, что там упало с шестого этажа, но не хотелось уходить от Юры; вот если бы он тоже пошел…
— Саба, иди, — сказал Юра. Это означало, что Юре уже пора спать, а Сабе идти куда-нибудь, потому что моя бабка, Анна Феоктистовна, все равно не позволит ей остаться у нас дома, даже переступить порог не даст. И Юра пошел домой, а Саба пошла к гаражам. Идти смотреть, что там упало, ей уже не хотелось без Юры.
Ночью Юра впервые в своей жизни проснулся не оттого, что его кто-то разбудил. Он вскочил в кровати, захныкал и промычал:
— Мама! Мэ! Мэ!
Потом громко почмокал губами и заснул, а бабка моя заплакала:
— Мамочку вспомнил, родимый ты мой!
В ту ночь я не спал. Я сидел за своим письменным столом и слушал, как за стеной чмокает Юра и плачет моя бабка.
Вечером 25 апреля я готовил к экзамену по химии тетрадь с ответами на все экзаменационные билеты, чего уже второй год добивалась от нас наша химичка. Заниматься этим мне совсем не хотелось, и сделав каждые два шага по странице, я отрывался и подолгу смотрел в окно. Вдруг я услышал:
— Эй, с коляской! Отойди, прыгать буду!
И потом тот же голос, приближаясь сверху, прокричал:
— Э! Алё! Лечу!
В ту же секунду в окне мелькнуло падающее тело, раздался удар, хруст, треск и стон. Я подбежал к окну и посмотрел вниз. Там, придавленный мотоциклом, лежал слесарек Гришка, в нос мне ударил запах бензина, смешанный с соленой свежестью крови. Я выпрыгнул, но очень неловко и до боли растянул левую ногу, так что невозможно было стоять, и я сел. Тут подбежали люди, начался шум, мотоцикл с Гришки сняли, и я увидел, что Гришка жив и уже курит. Я встал и, хромая, побрел домой, потому что если бы я не показал на следующий день химичке тетрадь, то меня бы не допустили к экзаменам. Но шум под окном мешал мне, и пришлось потом всю ночь просидеть за письменным столом.
Гришка остался жив, и когда я окончил школу, с него уже стали окончательно сходить все ушибы и ссадины его выдающегося полета. Ссоры с Файкой Фуфайкой продолжались, и несколько раз я слышал, как Цирк Ходячий кричит во дворе:
— Всё! Всё! Всё! Довольно! Жильца в шею! Ухожу жить в свою берлогу! Прощайте, дорогие мои! Анна Феоктистовна, Серафима Евлампиевна, добрые мои, прощайте!
А однажды я увидел, как он сидит одиноко у подъезда, курит и кисло морщится. Я спросил, что с ним. Он сказал:
— У меня, Алеша, всё внутри в кисель превратилось. Я помру скоро. Прощай па всякий случай.
В сентябре он умер.
Его хоронили по месту прописки, и никто этих похорон не видел, только Файка Фуфайка и дядя Коля Дранеев. А я не пошел, потому что слишком много было и еще будет в моей жизни похорон и поминок.
Файка говорила, будто при вскрытии обнаружилось, что внутри у Цирка Ходячего оказались смещены все органы, и врачи дружно удивлялись, как это он еще жил так долго.
Смерть Гришки Цирка Ходячего не произвела в нашем доме впечатления ни на кого. Разве что только моя бабка заплакала, а до остальных просто не дошло, что он умер, настолько все привыкли удивляться и удивлять других, что Гришка упал с шестого этажа, ударился об мотоцикл и остался живехонек. Ему следовало бы еще поставить памятник под моим окном с надписью на постаменте:
Да, именно так, мысль о том, что Гришка остался жив, не давала ходу мысли о его смерти. Мало кто говорил, что Гришки уже нет, продолжали обсуждать подробности его пресловутого полета, и иногда можно было слышать вопрос:
— А где же ваш Цирк-то Ходячий?
И все тогда недоуменно переглядывались, и кто-то неуверенно говорил, что Гришка вроде бы уже помер.
— Как помер?! — удивлялся несведущий. — Отчего же? Болел?