— Заодно поищите там получше, может, найдете что-нибудь краденое. Шкурки, шкурки меховые.
— Учтем, — сказал пожарный лейтенант и отдал честь Лютику.
Огненные руки все же дотянулись, наконец, до окон Субботиных и взялись гладить их ладонями, но в тот же миг заработала пожарная техника, и руки, словно ожегшись, дернулись обратно в окно Расплетаевых. Вместо них из окна повалил дым.
Подкатила «скорая». Из подъезда выскочили Субботины — все, кроме одноногого. Оказалось, что ему стало плохо от дымового удушья.
Пожар заглох. Пожарные методично спасали имущество Расплетаевых, обреченное Иваном на сгорание пропадом. Вскоре один из пожарных вынес из подъезда небольшой чемоданчик.
— Вот, — сказал пожарный, — шкурки.
Чемоданчик оказался битком набит ондатровым мехом. Нюшка перестала плакать и только испуганно таращилась на ондатру. Беда шла не одна, пожар оголял тайны, делая их новогодней явью. Заваруха со шкурками, вызвавшая задорные выкрики милиционера Лютика, вдруг растопила лед бесчувственности Николая. Заревев, он бросился в сторону Лютика, пересчитывающего шкурки, но, не совершив и трех шагов, рухнул в снег.
— Двенадцать, — констатировал Лютик факт количества шкурок.
Из подъезда вынесли носилки с одноногим Субботиным. Нюшка подскочила к врачам и попросила успокоительного.
— А чего с ним? — поинтересовалась она заодно. — Инфаркт? Инфаркт?
— Еще неизвестно, — ответили Нюшке врачи, протягивая ей мензурку с валерьянкой. — Пейте скорее, нам ехать надо. — «Скорая» уехала, и Нюшка сказала:
— Точно, инфаркт. Раз скорее ехать надо, значит, инфаркт.
Беда немного пригрела ее, и она сказала:
— А я спокойна. Чему быть, того не миновать.
— Гори всё пропадом! Все равно житья нет, — сказал Иван, и Нюшка в ответ на его слова теперь лишь рассмеялась:
— А этот все свое заладил. Уж и не горит ничего, а он — гори все пропадом. Горюшко ты мое луковое. Одно слово: Иванушка-дурачок.
Приехала милиция. Николая извлекли из снега и увезли.
— Куда это Николая? — спросил Иван.
— Молчи уж, — ответила Нюшка. — Скажи спасибо, что давно уж с фабрики уволился, а то б и тебя заодно попутали.
Пожар окончательно умер, и его, черный, обуглившийся труп страшно зиял двумя расплетаевскими окнами, как две провалившиеся глазницы среди прочих двухсот одиннадцати глаз нашего дома, смотрящих во все стороны невредимыми двойными зрачками стекол. Пожарные уехали, с первыми признаками рассвета разбрелись по квартирам жильцы, только Иван да Нюшка стояли в рассветных сумерках нового года.
— Пойдем, Вань, — тянула мужа Нюшка. — Пойдем домой.
— Нет у нас дома, — отвечал трезвеющий по мере наступления рассвета Иван. — Гори все пропадом!
— Пойдем, Ваня, — упорствовала жена. — На кухне все цело. Пойдем, чайку согреем, колбаска еще осталась.
— Нет у нас колбаски, — отвечал скорбный муж. — Все ушло в огонь. Начисто!
Наконец совсем рассвело, пошел легкий, призрачный снежок, кругом было тихо-тихо, и Иван смирился, позволил жене повести его в уцелевшую кухню, хотя и бормотал при этом, ступая медленно по ступенькам лестницы:
— Нет у нас ничего. Гори все пропадом! Все равно житья нет и не будет.
Следствие по делу Николая Расплетаева длилось до конца июля. В конце июля был суд. Николаю дали пять лет. Следы пожара к тому времени почти совсем исчезли. Иван устроился на вторую работу — видимо, в нем все же блеснула надежда на житье — и в квартире Расплетаевых постоянно курили и матерились ремонтные рабочие. Живых глаз в нашем доме снова стало 213, только веки у двух так до сих пор и остались подкрашены черной копотью. Когда-нибудь, когда наш отреставрированный дом покроют свежим слоем краски, исчезнет навсегда память о пожаре 1 января 1982 года, и новые жильцы не будут знать, как все мы стояли и смотрели на красные взбунтовавшиеся руки, предсказанные моей бабке Веселым Павликом. Возможно, он приснится кому-нибудь из новых по ошибке, и утром проснувшийся человек будет рассказывать за завтраком, что видел во сне странного толстого мужика с бородой, который хотел что-то сказать, но понял, что обознался, и пошел прочь, а на шее у него болтался шнур.
Когда по дому разнеслась весть о том, что будут выселять, больше всех негодовала Нюшка Расплетаева, и у нее имелись на то веские причины — только что они с мужем закончили ремонт квартиры, утопили в этом ремонте чертову прорву денег и всё зря. Самая новая квартира в доме должна будет навсегда расстаться со своими хозяевами.