Горбачев вернулся в Кремль, распорядившись назначить вместо Болдина нового руководителя аппарата. Вместо уволенных и арестованных Язова и Крючкова, а также застрелившегося Пуго он назначил временно исполняющими обязанности Моисеева, Трушина и Шебаршина. Указы президента были отправлены в ТАСС и во все газеты, зачитаны по телевидению. Самое неприятное ждало его впереди. Ближе к вечеру позвонил Ельцин.
– Я не понимаю, что вы делаете, Михаил Сергеевич, – сказал он с нажимом, едва услышав голос Горбачева.
– В чем дело? – насторожился тот.
– Эти трое, которых вы назначили, больше всех поддерживали созданный Комитет, – пояснил Ельцин. – Мне сейчас Баранников рассказал, как Трушин запрещал ему и Дунаеву вызывать в Москву курсантов школ для защиты Белого дома. А вы его ставите вместо Пуго, чтобы он опять нам что-нибудь придумал. И во главе армии нельзя ставить генерала Моисеева. Он, как начальник Генерального штаба, поддержал все решения Язова. У меня сидит генерал Кобец. Он успел созвониться со всеми командующими округами, и те подтвердили, что получали шифровки непосредственно от Моисеева. А что касается Шебаршина, то это вообще непонятно. Он был заместителем Крючкова и все знал о готовящемся заговоре, если лично не принимал в нем участия. Нужно их всех немедленно снимать с этих должностей и назначать новых людей.
– Да, – растерянно сказал Горбачев, – но мы уже передали в ТАСС мои указы. По телевидению их уже зачитали.
– Отмените, – жестко потребовал Ельцин, – иначе люди нас не поймут. И замените их другими. Я буду у вас утром. – Он резко оборвал разговор и положил трубку.
Озадаченный Горбачев вызвал своего нового руководителя аппарата.
– Что с моими указами? – спросил он у Ревенко.
– Все нормально. Их уже передали в ТАСС, они пошли как официальная информация, – сообщил тот.
– Нужно завтра готовить указы на других, – нахмурился Горбачев. – Будем менять всех троих.
– Как всех троих? – изумился Ревенко. – Это невозможно! ТАСС уже передал ваши указы. Нас просто не поймут в мире.
– Мне звонил Борис Николаевич, – поморщился Горбачев, – и сказал, что у него есть точные сведения: все трое, в явной или не совсем явной форме, поддерживали создание ГКЧП.
– Они были заместителями своих руководителей, – напомнил все еще ошеломленный Ревенко. – Все трое – генералы, и обязаны были выполнять указания своих непосредственных начальников. Иначе невозможо работать. У них присяга, долг, наконец…
– Я тебя не понимаю, – мрачно произнес Горбачев. – Значит, получается, что ради присяги можно пойти на антиконституционные действия и выполнять любые приказы, даже самые преступные? Это неправильный подход. Нужно подумать, кем заменить всех троих, и как можно быстрее. – Он решил, что Ревенко не сможет с ним сработаться, и нужно подумать о новом руководителе аппарата. – Позвони Черняеву и переговори с ним. – Черняеву он верил больше остальных. Тот оказался вместе с ним в Форосе и не покинул президента в самые сложные часы его одиночества.
– Кравченко подал в отставку, – сказал Ревенко.
Кравченко был руководителем Гостелерадио.
– И правильно сделал, – махнул рукой Горбачев.
– Вы просили напомнить насчет руководства ТАСС, – добавил Ревенко, – чтобы послать туда достаточно опытного журналиста.
Горбачев согласно кивнул. Он все еще находился под впечатлением разговора с Ельциным и не мог даже предположить, что ждет его завтра, во время встречи с российскими депутатами. Утром следующего дня он принял решение об отставке министра иностранных дел Бессмертных. Получалось, что практически все, кто его окружал, были так или иначе замешаны в этом массовом выступлении против него. В мрачном настроении президент поехал на встречу с российскими депутатами. Ее транслировали по всем телевизионным каналам. Если до этого момента Горбачев еще сохранял призрачные, ничтожные шансы на сохранение своего политического лица, то после этой встречи весь мир понял, что он «политический труп». Прежний Президент СССР, глава супердержавы, хозяин полумира, руководитель одной из самых крупных партий мира просто перестал существовать. Вместо него был растерявшийся, несчастный человек с «опрокинутым лицом» и неясным бормотанием. Ельцин публично и сладострастно унижал Горбачева перед всем миром, подходил к Президенту СССР, тыкал пальцем, указывал, как себя вести и что именно следует читать. Он успел принять некоторую дозу алкоголя и был в ударе, демонстрируя свои незаурядные актерские способности, которые он будет неоднократно демонстрировать и позднее, обнимая королеву Норвегии с премьер-министром, бормоча про «малину со сливками», не выйдя из самолета на встречу с Президентом Ирландии и «дирижируя» оркестром при выводе советских войск в Германии.