— Ты недалек от истины, — снова прошептал профессор Аксельрод, на мгновение обернувшись к нам. — Я собираюсь дожить до ста двадцати.
— Надо верить в другую, в загробную жизнь, — сказал Фрейман тоном демона-искусителя. — Тогда ты будешь видеть мир иначе.
Аксельрод побарабанил пальцами по рулю.
— Кто верит в этот мир, верит и в мир иной, — заявил я.
Мы как раз проезжали мимо монастыря траппистов[6] , и профессор кивнул в его сторону:
— Они верят.
— А вы оба — верите? — спросил нас Фрейман.
Не получив ответа, он завел разговор о своем сыне Уззи и о его пути к Господу. Когда мы снова не отозвались, он презрительно скривил губы, и голова его как будто утонула в плечах — надо понимать, он готовился к длительному молчанию. Фрейман довольно часто спрашивал нас, какова, по нашему мнению, загробная жизнь. Мы ведь просиживали годами среди книг, содержащих сокровища святости и благочестия, — кому же знать, как не нам?! Когда Фрейман ничего не добился и от нашего профессора, он сделал вывод, что, глядя на мир сверху, со столбов с электрическими проводами, можно увидеть больше, чем видно нам, книжным червям, уткнувшимся в трактаты о Страхе Божьем.
Придорожная заправочная станция представилась нам плакатом, обещавшим бензин, чтобы поддержать жизнь наших моторов, и напитки, чтобы прибавить нам сил во время остановки. Я предложил остановиться. Фрейман ткнул пальцем в газету, где было напечатано крупным шрифтом имя «ШРАГА», а под ним — время похорон.
— Шрага никуда не убежит, — сказал я.
— Но ведь профессор Аксельрод... — Фрейман с отчаянным выражением посмотрел на профессора.
Тот расхохотался:
— Что правда, то правда — он никуда не убежит!
— Так ведь похороны в час, — с недовольной гримасой сказал Фрейман.
— Мы не опоздаем, — торжественно пообещал я.
— Ты ведь у нас начальник! — весело воскликнул Аксельрод.
— Шрага был наш начальник, — тихим голосом напомнил нам Фрейман.
Машина остановилась у прозрачной стеклянной стены кафе. Изнутри доносился смех.
Фрейман устроился поглубже на своем сиденье, скрестил руки на груди и заявил, что никуда не пойдет.
— Пошли выпьем за упокой Шраги, — предложил я.
Профессор сидел очень прямо, стиснув пальцами руль, как будто наш разговор его не касался.
— Моя жена не знает, что я уехал, — упрашивал нас Фрейман. — Я думал, мы съездим на похороны и быстренько вернемся.
— Так мы и сделаем, — пообещал я. — Съездим и вернемся.
— Мы сидеть там не будем, только выпьем? — спросил Фрейман.
— Да, что-нибудь покрепче, — сказал я, — или игристое со льдом.
— Я и не предполагал, что будет так жарко, — проговорил Фрейман и снял пиджак. — Я привык к жаре, могу взобраться на мачту высокого напряжения, когда металл плавится. Хотите верьте, хотите нет, я лезу туда без перчаток.
Тут он замолк, посмотрел на затылок профессора, снова надел пиджак и шепотом спросил:
— Сколько это займет времени?
Профессор не ответил. Я тоже.
— Вы два университетских шизика! — воскликнул наконец Фрейман, выходя из машины.
Я опередил его и уже открыл дверь Аксельроду, склонив голову наподобие ливрейного лакея. По глазам профессора я понял: что-то ему не нравится. Он собрался было что-то сказать, но тут же раздумал. Наконец он вылез из машины, распрямился, перекинул пиджак через плечо и надел шляпу. Ключи от машины он переложил из правой руки в левую и только затем убрал в карман. Потом он повернулся и посмотрел на меня, как будто ожидая команды. А ведь это был профессор! Шрага — вот кто был нашим настоящим командиром, я же — лишь его заместителем.
6
Трапписты — римско-католические монахи, принявшие монастырскую реформу 1660 года, предписывавшую строгое уединение, труд, чтение священных книг, отказ от отдыха, вегетарианство; монахи также давали обет молчания.